Семья Мускат - [15]
По дороге Абрам рассказывал Асе-Гешлу про улицы и дома. Они миновали банк — здание с колоннами, в глазах мелькали витрины магазинов с золотыми монетами и лотерейными билетами, пробегали ряды съестных лавок, где были выставлены мешки с чесноком, коробки с лимонами, связки сухих грибов. На площади Желязной Брамы было что посмотреть: голый, без деревьев сад, ряды пустых скамеек, зала, где игрались свадьбы, рынок. Дворники споро убирали мусор — горы мусора. Мальчишка из лавки торговца домашней птицей в рубахе с испачканными кровью рукавами боролся со стаей индеек. Индейки пытались разлететься кто куда, и второй работник размахивал палкой, не давая им взлететь. Мимо всего этого безумия торжественно тянулась похоронная процессия. Запряженные в катафалк лошади были в черных попонах; сквозь прорези для глаз видны были их огромные зрачки. Абрам скорчил гримасу.
— Я, братец, на все в этой жизни готов, — заметил он. — На все, кроме одного. Не хочу быть трупом.
Абрам поднес спичку к сигаре, но подул ветер, и спичка погасла. Он встал и, чуть не перевернув дрожки, чиркнул спичкой во второй раз.
Выпустив клуб дыма, он повернулся к Асе-Гешлу.
— Скажи-ка мне, дружище, — поинтересовался он, — ты в своем местечке с кем-нибудь любовь крутил?
— О, нет!
— Что ж ты так покраснел? Я в твоем возрасте ни одной шиксы не пропускал.
Когда дрожки проезжали по Гжибову, Абрам показал пальцем на дом тестя. Дочка булочника, стоявшая у ворот с корзиной свежих булок, кивнула ему головой; Абрам улыбнулся и помахал ей в ответ. На Твардой он ткнул Асу-Гешла в бок и сказал:
— Вон там был молельный дом Бялодревны. Туда я и ходил.
— Вы, стало быть, хасид?
— По праздникам я даже ношу меховую хасидскую шапку.
Подул холодный ветер. Солнце скрылось за низкими облаками. Небо из синего сделалось вдруг каким-то тускло-зеленым. Казалось, вот-вот повалит снег, застучит по мостовой град. Аса-Гешл поднял воротник пальто. Он не успел еще отдохнуть с дороги. Болела голова, нос был словно чем-то забит. Ему казалось, что из дому он уехал уже много лет назад. «И куда он меня тащит?» — подумалось ему. Он закрыл глаза и схватился за железный поручень. В наступившей темноте он увидел залитый солнцем цветок, полуоткрытый и невесомый. В минуты волнения, спутанности мыслей образ этот всегда являлся ему. Он испытал желание помолиться. Но кому? Божественные законы в угоду ему все равно ведь не изменятся.
Дрожки остановились. Аса-Гешл открыл глаза и вышел из экипажа перед четырехэтажным зданием; улица была узкая, кривая, мощенная гладким булыжником. Абрам извлек из большого замшевого кошелька серебряную монету. Лошадь повернула голову с тем особым, чисто человеческим любопытством, какое иногда бывает у животных. Абрам и Аса-Гешл, открыв парадную дверь с матовым стеклом, вошли в дом, где жил Нюня Мускат, и стали подниматься по мраморной лестнице, пыльной и неубранной. Из зубоврачебного кабинета на втором этаже сильно пахло йодом и эфиром, из стоящей на площадке плевательницы торчал кусок окровавленной ваты. Этажом выше, на двойной двери красного дерева, на медной табличке, на польском и идише было выбито: «Нохум-Лейб Мускат». Абрам нажал на кнопку, и по квартире разнесся пронзительный звонок. Аса-Гешл поправил съехавшую на сторону кипу и почему-то воровато оглянулся — как будто в последний момент хотел пуститься наутек.
Дверь им открыла пышнотелая служанка с огромной грудью и цветастым платком на плечах. На голых ногах у нее были теплые, плюшевые домашние туфли, на щеках — аппетитные ямочки. Увидев Асу-Гешла, она бросила на Абрама вопросительный взгляд. Тот кивнул головой.
— Этот молодой человек со мной, — сказал он. — Я вижу, Шифра, дорогая, ты лишилась чувств от удовольствия меня видеть, не правда ли? А ведь я принес тебе подарок.
И с этими словами он извлек из кармана коробочку и протянул ее служанке. Чтобы не испачкать цветную наклейку, Шифра, прежде чем взять коробочку, тщательно вытерла губы фартуком.
— Вечно вы что-нибудь эдакое принесете, — сказала она. — А не следовало бы.
— Не кокетничай. Скажи-ка лучше, ее галицийская светлость уже здесь?
— Да, здесь.
— А дщерь ея?
— Они обе в гостиной.
— Что это вы такое кухарите? Запах даже сюда проник.
— Не волнуйтесь, мы вас не отравим.
Абрам скинул плащ. Из-под пиджака у него торчали белые, накрахмаленные манжеты, на золотых запонках позванивали бриллианты. Он снял шляпу и подошел к зеркалу зачесать свои длинные волосы так, чтобы не было видно плеши. Аса-Гешл тоже снял пальто. Он был в лапсердаке, из-под мягкого воротничка сорочки выглядывал узкий галстук.
— Следуйте за мной, молодой человек, — распорядился Абрам. — И ничего не бойтесь.
В просторной гостиной, куда они вошли, было три окна. На стенах висели портреты бородатых евреев в кипах и их жен в париках и шляпках. Повсюду стояли широкие кресла с длинной золотой бахромой. В углу Аса-Гешл увидел стенные часы с изысканной резьбой. На крытом парчовым покрывалом диване сидела Роза-Фруметл. В одной руке она держала рюмку с коньяком, в другой маленькое пирожное. Перед ней на низком столике стоял телефон. По нему, прижимая трубку к уху, говорила Даша, жена Нюни, смуглая, изможденного вида дама в парике и в накинутой на плечи шелковой шали.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.
Роман "Шоша" впервые был опубликован на идиш в 1974 г. в газете Jewish Daily Forward. Первое книжное издание вышло в 1978 на английском. На русском языке "Шоша" (в прекрасном переводе Нины Брумберг) впервые увидела свет в 1991 году — именно с этого произведения началось знакомство с Зингером русскоязычного читателя.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.