Семья Машбер - [9]

Все это, думают они, останется навсегда, ибо так установлено Господом Богом.

Но посторонний человек, попав сюда, сразу же почувствует запах неладный. Он поймет, что скоро, очень скоро здесь запахнет падалью, придет конец всему этому царству купли-продажи, торгашескому духу, жульничеству и обману, придет конец всем тем, кто здесь вертится…

Это становится ясно ночью, когда рынок спит и спят все улицы и переулки, спят магазины, лавки и лавчонки, палатки и выстроившиеся вдоль мостовой лотки, спят склады с тяжелыми железными дверьми, ставнями, замками и засовами. А если бы посторонний увидел одинокие сумрачные фигуры сторожей, которые сидят группами по нескольку человек либо, что бывает чаще, томятся в своем углу, похожие на мрачное воплощение древнего бога Меркурия, который перекочевал сюда из глубины веков. Если бы посторонний человек увидел эту картину, то, даже не будучи пророком, но обладая хотя бы небольшим даром предвидения, он понял бы, что пороги, на которых сидят сторожа, — это пороги траура, что тяжелые запертые двери, замки и засовы никогда уже не будут заменены новыми, что для полноты картины посреди базарной площади следует поставить поминальную свечу.

Такова базарная часть города N — первый круг. Вторая часть: собственно город.

Если бы нездешний, посторонний человек этой ночью, покинув рынок, прошелся по улицам, то прежде всего ему бросились бы в глаза здания в один, два, а то и более этажей какого-то несуразного архитектурного стиля, вернее сказать, лишенные всякого стиля.

Пришелец сразу бы догадался, что это не жилые дома, что они имеют какое-то другое назначение. С первого взгляда он, быть может, и не сообразил бы, для чего именно они предназначены, но, взглянув еще раз, наверняка бы понял, что здания эти воздвигнуты религиозной общиной города N для служения Богу.

Бог здесь не избалован, Он много не требует — ни чрезмерной чистоты, ни простора, ни величественных хором, ни блеска огромных дворцов с колоннами, только бы в Его доме сквозь запыленные, давно не протертые, немытые окошки виден был ночами мигающий огонек маленькой, дешевой керосиновой лампы, чтоб царила тишина и страждущая душа обретала здесь покой. Чтоб в каком-нибудь из этих зданий ночевал одинокий служка, пусть даже не в наилучшем виде — этакий нетребовательный служитель Божий, а в других помещениях на скамьях, на груде лохмотьев храпели бы нищие, убогие, сами в темноте похожие на кучи тряпья.

Но Богу нужны и синагоги, в которых из всех традиционных двенадцати окон исходил бы яркий свет зажженных ламп и доносились бы молодые голоса, нараспев повторяющие заветы и законы Божьи. Своим учением они служат и как бы приносят себя в жертву Богу, подобно тому, как некогда, в дни Его величия, Ему приносились настоящие жертвы.

Вот перед нами одно такое здание. Это двухэтажный дом, обращенный фасадом к небольшой полупустой площади. В нижнем этаже — мясные и бакалейные лавки, один из источников дохода синагоги. Сама синагога на втором этаже, парадной многооконной стороной она смотрит на площадь, остальными тремя — в переулки.

Она называется Открытой.

Почему?

В завещании человека, который сто с лишним лет назад построил ее, сказано, чтобы двери этой синагоги никогда не запирались — ни днем, ни ночью, ни зимой, ни летом, до тех пор, пока она будет стоять, в общем — до пришествия Мессии.

И действительно, она всегда открыта и для горожан, которые приходят сюда молиться и изучать Талмуд, и для тех, кто летом забегает, спасаясь от зноя, а зимой — погреться. Это торговцы, лавочники, носильщики и прочий люд, который на несколько минут вырывается из базарной сутолоки, чтобы здесь передохнуть, подышать успокаивающим воздухом. Синагога также служит пристанищем для приезжих, для бедняков, которые нередко живут здесь неделями, а то и месяцами. Здесь и едят, и спят, и никто, согласно завещанию, не может им это запретить.

Здесь молятся с утра и до предвечерних часов группами и в одиночку, а по вечерам сидят над фолиантами. Люди постарше отправляются потом домой, а молодежь часто бодрствует всю ночь.

Редко поэтому пустует Открытая синагога, дверь в нее и вправду никогда не закрывается, одни входят, другие выходят.

Сюда собираются, чтобы потолковать на разные темы. Здесь собрался кружок для обсуждения обычных будничных дел, а там молодой человек слушает пожилого, который погружен в толкование какого-нибудь запутанного и сложного талмудического положения.

Молодые талмудисты не похожи друг на друга. Некоторые из местных — сынки более или менее состоятельных родителей. Но таких меньшинство. Большая же часть — приезжие бедняки, которых приютили чужие люди.

Здесь можно встретить юношей не только из ближайших городков и местечек, но и прибывших издалека — с Волыни, Подолья и даже из далекой Польши. Каждый со своим говором, своими манерами и повадками.

Все они очень бедны, оборванны, неопрятны. Но они думают не о себе, а только о том, для чего приехали сюда. Они так увлечены, так фанатически преданы своему делу, полны стремления добиться намеченной цели, что им подчас не хватает для учебы дня и они готовы просидеть над книгами всю ночь.