Семнадцать мгновений Москвы - [4]

До моей провинции мировой кинематограф дошагал сразу в виде Терминаторов, потеряв по пути разных там Феллини и Бунюэлей. Я и сейчас с большим трудом, с подсказкой и не с первого раза отличу Лоллобриджиду от Брижит и Мерилен от Марлен. Тем более, я не знаю звезд масштабом поменьше и богемных персонажей того времени – режиссеров, политиков, графов и автогонщиков. Для меня на фотографиях это были одинаково пожилые и черноволосые мужчины, похожие на Аль Пачино, несколько потертые, как бывалые джинсы. Все эти компании на снимках шли по улицам, смеялись, разговаривали, сидели в ресторанах или залезали в автомобили. Ну, десяток нелепых поз, потерявших равновесие фигур, угловатых жестов, глупых выражений лица – и все. Как-то маловато для выставки, о которой я слышал в СМИ даже из провинции.

(Отдельной серией для меня вычленились фотографии сравнительно недавних звезд – Брандо, Коннери, Бельмондо, Мастроянни. На этих старых кадрах они пышноволосы, худощавы, бодры, подчеркнуто самостоятельны и ужасно одиноки.)

Потом я понял, что я и получил искусство папарацци – а не «клубничку», компромат и прочее, чего мне никто не обещал. Однако без этого перца блюдо лишалось вкуса. Ну, жизнь. Колбаса времени, нашинкованная на тончайшие ломтики кадров. Такие кадры можно гнать тысячами с любой «мыльницы». Все эти зависшие в ходьбе фигуры можно получить на любом видике одним нажатием кнопки «p/still». Откуда же такой пиетет?

Для меня ответ по-марксистски прост. От буржуазной зависимости понятий «качество времени» и «количество потребления». Логический вывод этой зависимости: миг, превращенный в вечность («Остановись, мгновение, какое бы ты не было!»). Но это – философия, не искусство. Какое искусство в том, что данный снимок – просто случайность и ничего более?

Только не надо тотчас лезть в дебри. Не умножайте сущности сверх необходимого, как советовал Оккам уже довольно давно. Псевдомногозначительность этих стоп-кадров напоминает мне старый фильм о высоком блондине в желтом ботинке. Полицейским, рассматривающим частную жизнь сквозь лупу, всякая мелочь казалась огромной и ужасно подозрительной. В препарировании жизни художники-папарацци словно бы утрачивают дух жизни, как становится абсурдом смысл движения в Зеноновом парадоксе об Ахиллесе, догоняющем черепаху. В финале просмотра выставки только и хочется спросить: «Ну и что?».

 Забавным же оказалось сравнение этой экспозиции с выставкой «Столько-то лет московской милиции» в залах первого этажа. Здесь была длинная череда фотографий стражей порядка от усатых городовых с шашками до шлемоголовых роботов-щитоносцев нынешнего ОМОНа. Снимки, в основном, постановочные, а экспозиция построена хронологически, с расчетом дать ощущение «поступи лет» - будто в противовес «неподвижности мгновения» у папарацци. Но и такой механический, соцреалистический метод тоже не дал вкуса живой жизни: только машинным маслом пахнуло от шеренги прошагавших автоматов. Контраст застыл в лицах ментов – неожиданно обычных, привычных, даже славных, легко читающихся. Только вне шеренги, в частной жизни менты очеловечились. Разумеется: ведь на их частную жизнь не покушались папарацци.

МЕГАМАРКЕТ

Н-да-а, с ним, конечно, не сравнятся «ни леса, ни моря». Русское поле было сплошь заставлено автомобилями, а вдали вставали громады то ли стадионов, то ли самолетных ангаров, то ли оптовых баз. Все это и было мегамаркетом «Мега». Стилистически очень верно за автостоянкой высилась железнодорожная насыпь, по которой катились бесконечные вереницы вагонов. «Мега» не вместилась даже в Москву, а потому была вытеснена, как наполеоновская армия - за МКАД в промзону. Масштабы-то у нее воистину промышленные.

В Москве я понял, что разнообразие входных-пропускных систем является коллективной сублимацией. Черт бы побрал этого Фрейда, я тут чуть не погиб. В «Меге» вместо входа вращалась здоровенная стеклянная кастрюля, в которую надо было суметь вскочить, а потом выскочить. Получалось нечто вроде белки в колесе. Собрав волю, я просеменил сквозь этот крутящийся и прозрачный самогонный аппарат внутрь здания. Но остался вопрос: а если б я застрял, машина застопорилась бы, как двери лифта, или перекусила меня пополам, как пилорама – гвоздь в доске? Мол, одним посетителем больше, одним меньше, для «Меги» какая разница?..

Гигантское пространство перекрывал прозрачный потолок. Кажется, играла музыка. Везде ходили люди, но без толп и толкотни. Кто-то оставлял одежду в гардеробе, кто-то – нет. В многочисленных кафе сидели немногочисленные посетители. Детей развлекали толстые клоуны. Между прохожих проносились на роликах девушки в униформе и с воздушными шариками – этакие местные ангелы. На ледяном катке с очертаниями лужи вертелись доморощенные фигуристы. Унылые отроки стояли в очереди за великовозрастным детиной, который самозабвенно кидал мяч в волейбольную корзину, но все время мазал. Бурлили разноцветные пузыри в аквариуме, оказавшемся стойкой бара. Журчала голубая водичка в искусственной речке с кафельным дном. Все пространство и все предметы вдруг неожиданно оживлялись, когда выглядывало солнце.