Семнадцать лет в советских лагерях - [21]
В марте 1935 года Николай Мацокин попросил моей руки, но по французским законам я не была разведена и предпочла просто сожительствовать с ним. С точки зрения законов моей страны новый брак мог помешать мне вернуться на родину, а возвращение на родину было моей тайной мечтой. Кроме того, я слишком обожглась в браке с Трефиловым и не хотела снова связывать себя обязательствами, не зная, что меня ожидает, и не оценив на деле того, с кем могла бы попытаться изменить свою судьбу. 10 апреля Мацокин переехал ко мне в Сокольники, и я была удивлена количеству книг, которые он привез с собой.
Между Алексеем и Николаем была огромная разница. Если первый не интересовался ничем, кроме партийной жизни, то второй – утонченный, начитанный, интеллигентный – принимал близко к сердцу все беды и невзгоды, выпавшие на долю русского народа. Мы с Мацокиным жили в полнейшей гармонии, и благодаря ему я обрела уверенность в жизни. Я уже строила планы возвращения во Францию вместе с Жоржем и Николаем, который стал бы ему идеальным отцом.
Нашу совместную жизнь с Николаем несколько облегчало то, что мы оба работали. После возвращения из Сталинабада меня перевели из Книжной палаты в Энергетический институт имени Молотова. В этом институте было три факультета: энергетический, радиотехнический и электромеханический.
Николаю Мацокину было уже под пятьдесят. Ничто в его внешности не свидетельствовало об исключительной личности, если бы не глубокий и нежный взгляд его черных глаз. Как и все, кто прошел тюрьму, он выглядел старше своих лет, причем это впечатление еще усиливалось сединой. Его отец был украинцем, врачом-дерматологом из Киева. Мать имела польские корни, но я никогда не встречалась с его родителями – они вместе с тремя своими детьми пропали без вести во время революции.
С детских лет Мацокин проявлял исключительные способности к языкам. В Восточном институте во Владивостоке, где Николай изучал китайский и японский, он оказался настолько способным студентом, что получил стипендию для продолжения образования в Токио. В 1915 году он поступил в японский императорский университет, но после революции Москва перестала платить стипендию: новая власть разорвала дипломатические отношения со Страной восходящего солнца. Чтобы продолжать обучение, Николай вынужден был работать. Ему довелось быть и журналистом, и школьным учителем, и тренером по дзюдо. В тридцать восемь лет, в 1924 году, Мацокин представил в Токийском литературном институте свою работу «Японские глаголы и фонетика», и ему тут же предложили место профессора. В 1928 году Мацокина пригласили в советское полпредство на должность переводчика, но из-за большой занятости Николай мог работать там не более трех часов в неделю. Новый режим нуждался в интеллектуальной элите, и Мацокину предложили вернуться в Россию, где ему обещали самое лучшее место. Все расходы по его репатриации советское правительство брало на себя. Мой будущий спутник жизни колебался, ибо не слишком верил этим обещаниям, но Кремль надавил на своего посла в Токио, чтобы тот убедил упрямца. В конце концов Мацокин принял предложение. В первые недели 1929 года Николай прибыл во Владивосток и поселился с женой на превосходной вилле на ведущем к морю проспекте. В сентябре того же года Мацокин был назначен профессором Московского института востоковедения, но, к его великому изумлению, их с женой поселили в полуразрушенном бараке, расположенном в самом бедном районе столицы. Николай отремонтировал барак на свои средства, превратив его в настоящую квартиру со столовой, кабинетом, кухней и ванной. Весело справили новоселье; среди гостей новоиспеченного профессора была некая англичанка, с которой он познакомился во время одной из своих поездок. Через несколько дней эта англичанка объявила ему о своем отъезде во Владивосток и попросила дать ей на несколько часов пишущую машинку, чтобы напечатать какие-то документы. Был февраль 1930 года. Из вежливости Николай с женой проводили гостью на вокзал, но буквально перед отходом поезда агенты ГПУ арестовали и англичанку, и Мацокина.
В то время в Москве проходил процесс «Промпартии»[38], на котором в числе прочих осудили известного профессора Рамзина[39]. Его обвиняли во вредительстве и антисоветской агитации в среде интеллектуалов. Этот процесс был реакцией Сталина и Ягоды на действия технократов, виновных в экономической контрреволюции. На процесс съехались журналисты со всего мира. «Железного занавеса» еще не существовало. Когда прокурор предоставил Рамзину слово для защиты, тот заявил: «Я горжусь тем, что принадлежу к буржуазии, и меня бесполезно просить работать в другом окружении».
Сталин хотел уничтожить Рамзина[40], но тот был настолько популярен, что его приговорили к десяти годам тюремного заключения на Лубянке. Студенты Рамзина устроили большой скандал, требуя освобождения профессора, которого считали своим кумиром. В отместку Ягода арестовал многих представителей интеллигенции, и Мацокин должен был неизбежно оказаться одной из жертв. Под предлогом того, что некая англичанка, которой он одолжил пишущую машинку, была японской шпионкой, его обвинили в сотрудничестве с врагом и приговорили к десяти годам заключения. В январе 1931 года Николая посадили в тюрьму на Лубянке, откуда он вышел в 1934 году. В сентябре того же года Мацокин восстановился в Институте востоковедения, но чувствовал, что за ним следят. Японцам, обеспокоенным его молчанием, отвечали, что он умер.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.