Семнадцать каменных ангелов - [25]

танго – все они в прошлом, вы сами увидите, но это душа танго, здесь оно началось. – Он кивнул в сторону Освальдо, мужчины лет шестидесяти, чья обритая голова и густые черные брови подчеркивали устрашающую ауру его золотой цепи и сияющего улыбкой беззубого рта. Фортунато наклонился к Афине Фаулер. – Вон тот человек, он всю свою жизнь занимался женщинами. Еще он прославился драками на ножах. Теперь он стареет, как и все мы. На поясе у него всегда маленький пистолетик. Другой, рядом с ним, это местный пунтеро, торгует кокаином. И все это есть в музыке. Есть танго о сутенерах и о кокаине. Есть танго о людях вроде, – он показал на другой стол, – вон тех, что сидят с виски и сигаретой и кажутся такими грустными. Есть танго о барах вроде «Семнадцати каменных ангелов».

Освальдо, сутенер, заметил, что на него смотрит Фортунато, и показал ему большой палец:

– Как ты там, капитан!

– В строю, Освальдо, как всегда.

– Мне так жаль Марселу, – через весь зал прокричал сутенер.

– Такова жизнь, – промолвил Фортунато, снова повернувшись к доктору.

– Тут, кажется, вас все знают.

– Я часто бывал здесь. – Он выпрямился на стуле, ему стало немного не по себе. – Мы с женой приходили сюда потанцевать.

Ее лицо снова выразило сочувствие.

– Простите, – сказала она.

Фортунато пожал плечами:

– Есть танго даже об умершей жене.

Подали гриль – жаровню с углями, на которую были навалены горкой ребрышки, стейк, полкурицы, свиная сосиска, сосиска с кровью, рубец, печенка и в качестве персонального угощения – нежный хрустящий кусок mollejas, «сладкого мяса». Мясо переливалось коричневым, пурпурным и бежевым цветами, лоснилось от жира. Доктор смотрела на него с изумлением, пока Норберто ставил жаровню на стол.

– Нам всего этого ни за что не съесть.

– У нас в округе много бедных. Ничего не придется выбрасывать.

Они принялись за еду, а музыканты заняли свои места, и гитарист, прикрыв глаза, занялся настройкой своего инструмента. Сначала заиграли милонгу, живую энергичную мелодию, и несколько пар, встав со своих мест, начали танцевать. Гринго наблюдала за ними:

– Совсем не такое танго, как показывают по телевидению.

– Так там же шоу, – пренебрежительно проговорил детектив. – А здесь танго этого квартала.

Танцевали Луис и Йоланда, каждый из них не смотрел на партнера и держал прямую спину, наступая, кружась или отступая назад. Луис очень хорошо вел ее, переводя то в одну, то в другую сторону и ни разу не сбившись с шага. Они двигались легко и плавно, их движения были великолепно сбалансированы.

– Обратите внимание, шаги женщины и шаги мужчины абсолютно разные, но как они согласованны. Он наступает, она делает шаг назад. Она перемещается вбок, и он тут же следует за ней. В танго задает тон мужчина. Он ведет ее, но позволяет ей быть женщиной. – Он знал, что в Соединенных Штатах на эти вещи смотрят по-иному. – Так танцуют у нас.

– Мой отец танцевал танго.

– Не может быть!

Оказалось, что ее отец в молодости любил танцы. На семейных праздниках он ставил старые пластинки и научил ее нескольким па. Фортунато пришла в голову дурацкая мысль пригласить ее на танец, но тут отставной моряк, старик лет восьмидесяти, в усыпанном перхотью черном пиджаке, просипел: «Тишина». Ветхий старикашка пел, выставив перед собой одну руку, дрожавшую вторую прижимая к боку и растягивая самые трогательные ноты, как сливочную тянучку. Доктор Фаулер с удивлением смотрела на него, а он пел и пел, фальшивя почти на каждой ноте.

– Он ни на что не годится, – прошептал Фортунато, стараясь не мешать музыке, – но он друг. И все еще поет.

Песня была времен после Первой мировой. В ней пелось о женщине, у которой было семеро сыновей, все они полегли на полях Франции, и после них в душе осталась страшная тишина. Густаво повел рукой, чтобы подчеркнуть патетику последних нот, и в этот момент Фортунато почувствовал, как кто-то постучал его по плечу. Над ним, улыбаясь во весь рот, высился Шеф Бианко:

– Мигель!

– Jefe![44] – Фортунато поднялся со стула.

Шеф был облачен в смокинг цвета слоновой кости, это означало, что он пришел с намерением петь. Его жена Глэдис держалась позади, утопая в своем аляповатом платье. Фортунато провел необходимую процедуру знакомства, и все расцеловались. Он пригласил Бианко присоединиться к их столу.

– Я так рада видеть тебя, – с сочувствием в голосе проговорила Глэдис. – Тебя здесь так не хватало.

– Такова жизнь, – промолвил Фортунато, изо всех сил стараясь придать весомость надоевшему ответу.

– Ну что ты за балда! – выбранил его Бианко. – Почему ты привел сеньориту Фаулер сюда, когда в «Карлитос» Сориано!

– А! – Фортунато махнул рукой. – Там полно туристов.

– Это верно. – Шеф обратился к Афине, стукнув кулаком по столу: – Это настоящее танго! Без хитростей и иллюзий! – Он заметил сутенера и ткнул пальцем в его сторону. – Что скажешь, loco?[45]

Лысый сверкнул зубами:

– Так, ничего, слушаю музыку, General! – Поклонившись Глэдис: – Сеньора!

– Ну ладно… – Бианко снова повернулся к доктору Фаулер своими бифокальными очками в золотой оправе. – Как вам Буэнос-Айрес? Как там дело Уотербери?

– Вы знакомы с делом Уотербери?