Семмант - [10]

Пансион приучил меня не бояться сложного, настырно лезть в самую глубь. Я бросался на штурм проблем, для которых не существовало решений, презирал упрощения, уходил в сторону от «правильных» линеаризованных систем. Порой, коллеги шептались за спиной, полагая, что я зря теряю время. Им рассказали в никчемных школах, что из правильных систем состоит мир. Их научили никчемные учителя, что неустойчивое, не поддающееся аналитике – это экзотика, которой можно пренебречь. Но я-то видел: все вовсе не так. Реальный мир описывается нелинейностями, он шероховат, неровен, нерегулярен. Малейшие различия в начальных данных часто приводят к непредсказуемой «раскачке». И на это нельзя закрывать глаза.

Я узнал связь между аритмией сердца и странной музыкой высоковольтных сетей, понял принципиальную непредсказуемость циклонов, причины внезапного бешенства телефонных линий. Оказалось, не каждую вещь можно разобрать и потом собрать заново – как бы кто ни старался. Я увидел, как простая алгебра, над которой посмеялся бы аспирант-середняк, вдруг порождает хаотических монстров неисчислимо сложного нрава. Само действие, будучи совершено, часто меняло правила игры, по которым ему положено совершаться. Последствия не мог предугадать ни один самый мощный компьютер. Это был настоящий вызов – вызов хаоса космического масштаба. Он смутил меня, но не остановил. Насторожил, но не выбил почву из-под ног. Я все еще верил во всесилие разума, лишь досадуя на несовершенство реалий.

Понемногу, я привыкал к роли создателя – проводя аналогии, смелее которых нет. Как там было в квантовом микромире, столь беспечно покинутом мною? В теориях, проливших свет на невиданно тонкую калибровку?.. В разнообразии взаимодействий, в их хрупком балансе кто-то подогнал мировые константы так, чтобы разуму было из чего родиться. Теперь я расценивал это как урок. Всегда, всегда все зависит от горстки основополагающих величин – и я научился выделять их из беспорядка. Подбирал их значения – бережно, терпеливо, чувствуя, как базис искусственной мысли обретает гармонию, готовясь обрасти плотью. Следом, как ток в кончиках пальцев, приходила уверенность: есть, попал! В этих параметрах мой новый мир обречен на развитие, не на гибель. И я растил его, усложнял, перекраивал, делал непротиворечивым…

Потом механика квантов вновь напомнила о себе – когда я почувствовал, что суть кроется еще глубже. Пришлось обложиться книгами, изучить биофизику мозга, узнать строение нейронных мембран и механизм работы синапсов. Тут-то меня озарило – то есть, я открыл, как случаются озарения. Как случается понимание, происходит творческий акт. Нелинейное, невычислимое нашло свое место – в квантовой «запутанности», в связанности состояний. Сотни тысяч нейронов «ощущали» друг друга, образуя будто одну семью – пусть на кратчайшую миллисекунду. Я представил это воочию – и, противореча классикам, предположил, что это и впрямь возможно в живых клетках. Нейронный слой моих моделей кишел мириадами сочетаний, безмерным множеством вариаций, пляшущих бешеный танец. Он все убыстрялся, и когда-то наступала развязка – волны коллапсировали, частицы размыкали объятия. «Семья нейронов» производила мысль!

Я понял: в квантовом коллективизме таятся особенности сознания, не подвластные алгоритмам – интуиция и прозрение, свобода воли и здравый смысл. Оставалось додуматься, как же именно происходит фиксация, что ответственно за мгновенный выбор. Коллапс альтернатив я больше не считал проблемой, он был неизбежен – по крайней мере, в моих схемах – и вскоре мне стал ясен самый естественный его источник. Что, как ни само пространство – своей геометрией, кривизной – определяет, когда и как упорядочить возникший хаос. Свойство мироздания – защищать себя от дисгармоний, от локальных неправильностей структуры. И когда хаоса становится слишком много, оно будто говорит – хватит! Молекулы мозговых клеток сдвигаются на микроны, утверждая: вот так – верно. И – да! – рождается мысль.

Так я сформулировал сам принцип, осталось вычислить определяющие коэффициенты. Волнуясь, зная свою вину, я позвонил глубокой ночью тому самому профессору из Манчестера, что когда-то первым в меня поверил. Профессор не обиделся – ни на поздний звонок, ни на мое былое ренегатство. Идею «метрической» регуляции мысли он воспринял с неожиданным жаром, подсказал полезные вещи – про изменение кривизны пространства при микроскопическом смещении масс. Концепция гармонии, оберегаемой самой Вселенной, явно пришлась ему по вкусу. Я понял – он стареет и боится смерти. Как бы то ни было, его расчеты очень помогли. Через месяц у меня была готова полная математическая модель. Я видел: это прорыв – за горизонт, за предел обычного. Искусственный интеллект стал связан с устройством мира!

И тут случилась очень глупая вещь, я ввязался в несвойственное мне дело. По забавному стечению обстоятельств, обо мне прослышали в высших научных сферах. Прослышали и позвали – на симпозиум, собравший всех корифеев. Это был шаг к признанию – в тех кругах, куда я никогда не рвался. Я не верил в них, и вполне справедливо. Но вот – отчего-то, я расценил приглашение как хороший знак. Мне не нужна была слава, но я решил, что именно там сделанное мною обретет жизнь.