Семизвездное небо - [35]

* * *

Отворив маленькую калитку наших железных, коричневого цвета ворот, я осторожно вошел во двор. Дремавший на пороге низенького сарая Алабаш, услышав шорох, поднял лай. Но, узнав меня, завертел обрубком хвоста и принялся меня облизывать. На веранде одновременно открылись и закрылись две двери: гостиной и кухни. Из одной вышла Гюльназ, из другой - отец. Я с волнением оглядел обоих и понял, что ни тот ни другой этого внезапного приезда не ждут. Но нет, Гюльназ, как видно, совсем растерялась. "Может быть, сестричка решила сыграть со мной глупую шутку и теперь сама в этом раскаивается?" И вдруг Гюльназ с воплем "Гагаш! Ай гагаш!" бросилась с веранды ко мне. На вершине Бабадага будто снова заплясала молния. Сердце мое снова наполнилось тревогой. "Нет, все-таки что-то случилось..."

Отец тоже был взволнован. Он будто прирос к полу, не мог сдвинуться с места. А где же мама?

Гюльназ обвила мою шею руками и, целуя меня, зашептала:

- Джан гагаш, о телеграмме ни маме, ни папе ни слова. Понял? Никому ни слова...

- Да что случилось? Ты можешь сказать?

- Ничего... ничего не случилось... Потом узнаешь. Дома никто ничего не знает.

Наконец с веранды послышался и мамин ласковый голос:

- Ой... Эльдар... сынок... Чего же ты молчишь, киши? - Мама, подобрав широкую юбку, спускалась по лестнице. Я кинулся ей навстречу.

А отец все еще стоял на том же самом месте и ждал, когда я поднимусь наверх. В его светлых глазах, многозначительно глядящих из-под слегка поседевших бровей, таилась тысяча вопросов. Он хотел знать причину моего внезапного приезда, но спрашивать не спешил.

Наконец с помощью сестры я взвалил на плечо чемодан и поднялся наверх. Еще не поздоровавшись со мной, отец тихо спросил:

- Скажи-ка прежде, к добру ли твой приезд, детка?

Я не знал, что ответить, а Гюльназ смотрела куда-то в сторону.

Мама выручила меня, дала мне возможность что-то придумать.

- Дай вздохнуть ребенку, такой путь проделал...

- Конечно, к добру, - смело проговорил я. - Приехал вас повидать, побыть с вами день-два. - Потом, улыбаясь, двинулся к нему. - Если не хочешь, я могу уехать обратно.

Но так быстро сдаваться отец не хотел.

- Перед тем как уехать обратно, следовало все-таки объяснить, чем вызван твой внезапный приезд? Разве у тебя нет занятий?

- Почему? Занятия своим чередом, а повидать родителей - своим. - Потом, обняв стоявшую рядом и с благодарностью уставившуюся на меня Гюльназ, добавил: - Не говоря уже о такой сестричке. Поскольку я хорошо учусь, мне разрешили съездить домой, вот я и приехал.

- Ты в институте учишься или солдатскую службу проходишь? Нам известно, что хорошо служащего солдата отпускают в отпуск, но вовсе не хорошо занимающегося студента.

Я от души рассмеялся. Все присоединились ко мне. И сам отец, невольно улыбнувшись, спросил:

- Разве я не прав, детка? Бывает, и студентов отпускают домой. Но когда? На каникулы.

- Тогда отпускают всех, папа. - Гюльназ подошла к отцу и погладила тонкими пальцами его брови. - Мой брат хороший студент, он отличник, вот ему и дали отпуск.

Все успокоились. Отец, кажется, тоже поверил моей выдумке. И скоро ушел на работу.

Только я не мог успокоиться: понимал, что телеграмма сестры наверняка связана с какими-то любовными делами. Шли часы, щеки сестры пылали.

Наконец поздно вечером, когда мы остались одни, Гюльназ тихо подошла к двери, накинула крючок. В душе я поклялся не быть беспощадным к сестре, что бы ни произошло.

Гюльназ указала мне на стул у письменного стола:

- Садись... - Потом сама, усевшись на ковер рядом со стулом, прижалась ко мне. Прошептала: - Пусть никто нас не слышит.

- Ты меня пугаешь. Скажи, что случилось, у меня сердце разрывается!..

- Не бойся, - спокойно проговорила Гюльназ. - Раз ты послушался меня и приехал, все будет хорошо... Знаешь, зачем я тебя вызвала?.. Если ты узнаешь... тотчас меня простишь.

- Знаю, знаю... Я тебя понимаю, Гюльназ... Я давно тебя простил, сказа я и подумал, что ураган, разбушевавшийся в безгрешном сердце моей сестры, наверняка называется любовью.

- Знаешь? Что ты знаешь? Неужели ты все знаешь?.. Значит, ты на меня не сердишься? Значит, я хорошо сделала, что дала тебе телеграмму?

- Конечно, хорошо...

- Но тогда... Ты... От кого же ты узнал? Может быть, она сама тебе сказала?

- Кто? О чем ты говоришь, ай гыз? - В непонятном волнении я схватил ее за запястье.

- Ты видел ее сегодня?

- Кого?

- Шахназ.

Пальцы мои ослабли, тонкое запестье сестры выскользнуло у меня из рук.

- Шахназ? Видел. Сегодня утром. Конь дяди Сабира внес меня прямо в их ворота.

- А потом?

- А что должно быть потом? Я тебя не понимаю, Гюльназ... говори со мной откровенно... Скажи, зачем ты меня вызвала? Какое отношение к этому имеет Шахназ? Объясни мне, что у тебя на сердце... Я же тебе сказал, что давно тебя простил...

- А ты Шахназ ничего не сказал?

- Что я должен был сказать?

- И она сама ничего тебе не сказала? Может, увидав тебя, изменила свое решение. Может, вернут сватов обратно...

- Гюльназ, ты можешь объяснить, что случилось? Какие сваты? Кто сватает? Кого сватает?

Вдруг Гюльназ подперла обеими руками подбородок, оглядела меня с ног до головы большими лучистыми глазами, глубоко вздохнула.