Семиклассницы - [30]

— Девочки, — говорила Кесарева, — как он над уравнениями бьется! А успехи делает замечательные. Наверняка будет математиком.

Но Наташа, которая повторяла с лейтенантом синтаксис, решила, что из него выйдет писатель. Наташа читала его дневник.

— Там такие переживания, — рассказывала Наташа, — так бой кошмарно описывается, все представляешь в точности.

Женя в госпиталь не ходила. Все знали, что она не умеет объяснять.

Женя стала грустна. Она перестала читать и, полистав иногда по привычке книгу, убирала в портфель и носила по нескольку дней непрочитанной. За уроками Женя внимательно смотрела на учителя. Казалось, она хотела спросить о чем-то непонятном, но не решалась. Иногда она не слышала, о чем говорит учитель.

Однажды Дарья Леонидовна сказала:

— Я читала письма твоего отца. Давай прочитаем эти письма на сборе.

— Зачем? — спросила Женя, глядя в сторону.

— Пусть и другие пионерки подумают о том, о чем думаешь ты. Пусть твой отец поговорит и с ними.

Женя сначала отказывалась и качала косичками.

— Ни за что!

Потом посоветовалась с бабушкой и согласилась:

— Бабушка говорит — можно. Только вы сами читайте, я стесняюсь. Я не буду читать.

— Хорошо, — успокоила ее Дарья Леонидовна и вдруг обняла Женю за плечи и крепко прижала к себе.

Женя внимательно и серьезно посмотрела на Дарью Леонидовну и ничего не сказала.

Пионерский сбор был вечером. За окнами посвистывал ветер. Летели редкие колючие снежинки. Изредка проносился по мостовой автомобиль, узкой полосой света озаряя впереди себя дорогу, и когда он исчезал, словно захлопывалась дверь, и снова надвигалась черная, негородская ночь. Но в классе было светло и по-особенному уютно, как никогда не бывает утром, на уроках. Девочки где-то добыли большую электрическую лампу, застелили стол чистой бумагой и даже поставили графин с водой. Совсем не страшная географическая карта висела на стене, а рядом с картой — классная газета, и в доброй половине газетных статей описывался госпиталь и лейтенант Михеев. Девочкам очень хотелось переставить парты, чтобы совсем уж было не похоже на урок, но с партами не получилось, они остались на своих местах. Однако, чтобы нарушить все же привычный порядок класса, девочки разместились по-трое, поближе к учительскому столу, за которым сидела низенькая девушка с пышным бантом галстука из-под белого воротничка — старшая пионервожатая Маруся Галактеева.

С Дарьей Леонидовной Маруся дружила. Маруся частенько провожала Дашу в пионерскую комнату, запирала дверь, чтобы никто не мешал, и вела продолжительные и таинственные беседы об отрядных происшествиях и новостях.

Маруся внимательно осмотрела пионерок. Все были в галстуках. Все с веселым оживлением ждали ее слов.

— Дарья Леонидовна объяснит вам, почему мы решили прочитать Женины письма, — сказала Маруся.

Она замолчала, откинув энергичным жестом прядь волос со лба и уступила Дарье Леонидовне место за столом.

Дарья Леонидовна вынула письма и мельком взглянула на Женю. Женя низко опустила голову, как будто рассматривала книгу, и Даша не видела ее лица, а видела только беленькую полоску пробора и толстые косички, торчащие кверху.

«Ведь это ее отец», охваченная горячим сочувствием, подумала Даша.

— Девочки, — сказала Даша, — когда я читала эти письма, я еще раз узнала, узнала сердцем, что мы побеждаем не только потому, что сильна наша техника. У Нас есть еще другая сила — сила убеждений. У нас высокие представления о жизни. А это самое главное. Поэтому наша родина непобедима. Вот я и решила прочитать вам письма с фронта. Их пишет настоящий человек. Он нас защищает.

Даша вынула из конверта исписанные листы бумаги.

Первое письмо.

«Чернуха! Здравствуй, мой большеротый лягушонок! Сегодня ровно два года, как я тебя оставил. Мы оба здорово выросли за эти два года. Мой милый дружок! Я привык говорить с тобой, как со взрослой. Когда ты будешь совсем большая, то перечитаешь мои письма и кое-что поймешь по-другому. Но многое ты должна понять и сейчас.

Так вот расскажу случай. Было затишье. Почти не стреляли. Меня вызвали в штаб чуть свет. Приказ выступать в 12.00. Все утро я был бешено занят. Надо было многое предусмотреть, подготовить, а главное — поговорить с людьми. Говорили мы перед боем о школе. Почему о школе? У меня в роте молодёжь. Вчерашние десятиклассники. Мы очень хорошо поговорили. А один паренек, лейтенант, с горящим взглядом сказал: Пусть трепещут фашисты!

Оставалось часа полтора свободного времени, и я пошел в лес. Я сел на пень. Под ногами густо лежала сыроватая, прелая листва. Рыжий муравей тащил соломинку. Я следил за ним и думал: «Какие препятствия приходится преодолевать тебе, работяга!» Потом в лес ворвался ветер, и с деревьев полетели листья. Они, как бабочки, трепетали в воздухе, вспыхивали на солнце и медленно опускались на землю. А ветер все качал деревья и срывал все новые и новые листья.

Чернушка, я сидел на пне и думал. Я думал о своей жизни, о том, что в ней было важно и что не важно.

Мне стало горько. Что-то я недоделал, с кем-то недодружил.

Чернушка, будь щедрой в дружбе, чтобы когда-нибудь не упрекнуть себя.

Перед боем я нашел лейтенанта и отдал ему свои часы. Помнишь, большие с серебряной крышкой? Я сказал: «Мало ли что может случиться. Возьмите, вам они будут хороши». Он ответил: «Что вы, что вы, товарищ капитан! Ничего не может случиться». Но часы ему очень понравились. О таких часах он мечтал всю жизнь.