Семейство Питар - [30]

Радист, прикидываясь, будто ничего не понимает, с дурацким видом искал Матильду взглядом и наконец обнаружил ее в штурманской. Прижавшись к стеклу лбом, она, судя по движениям губ, вопила:

— Убийцы!

Ланнек почувствовал нечто вроде угрызений совести.

Нет, пора кончать. Он и сам уже не уверен, какое решение примет через минуту.

Если в часы дремоты у него почти всегда наслаивались друг на друга два пласта мыслей: один — относящийся ко сну, другой — к яви, то теперь он непроизвольно жил как бы в двух разных планах.

Глаза его не отрывались от «Франсуазы», и судном своим он управлял с несокрушимым хладнокровием.

А в другом уголке его мозга гвоздил вопрос: «Кто мог ей это сказать?»

В конце концов во всем виноват тот неизвестный, который наплел Матильде, будто муж намерен перепродать корабль и не возвращаться во Францию.

Разумеется, это чушь! Такое Ланнеку и в голову не приходило. Но ведь жена не сама выдумала…

Кто? Не шутник ли, предсказавший ему, что «Гром небесный» не придет в порт?

Ланнек поочередно брал на подозрение всех окружающих: Муанара, г-на Жиля, радиста, боцмана, даже Кампуа.

Не забыл ни мамашу Питар, ни Оскара, который…

— Есть! — крикнул снизу Муанар.

Маневр Ланнек осуществил с точностью, так сказать, до сантиметра. Широко расставив короткие ноги, вцепившись руками в штурвал, он не шевелился, и только взгляд его стал еще напряженней.

— Малый ход! — скомандовал он в переговорную трубу.

«Гром небесный» подошел к «Франсуазе» так близко, как ни разу еще не подходил. У каждого, кто был на палубе, стеснилось дыхание и защемило в груди.

Один порыв ветра, и толчея бросит суда друг на друга.

Все, что происходило на траулере, было видно теперь до мельчайших подробностей.

— Их пятнадцать, — подсчитал Кампуа. — А должно быть двадцать восемь.

Пятнадцать человек, ожидающих, что им бросят трос, и, возможно, уже потерявших надежду! Они тоже дрожали — им-то горячий кофе утром не выдали, и Ланнек заметил, как один из них жадно глотал спиртное прямо из горлышка.

— Пошел!

Конец, как кнут, прочертил в воздухе кривую и шлепнулся на палубу траулера. Рыбаки чуть ли не ползком приняли его, выбрали и закрепили потравленный трос.

— Господи, благослови! — прошептал Ланнек.

Он не был ни религиозен, ни суеверен, а просто соблюдал старинный морской обычай. Потом обернулся, проверил, нормально ли вытравливается буксир, и увидел в иллюминаторе прильнувшую к стеклу жену.

Она заходилась в крике, одна-одинешенька в штурманской, откуда наружу не вырывался ни один звук.

— Малый вперед! — бросил Ланнек в переговорную трубу.

Матиас, должно быть, почернел у себя внизу от копоти и угольной пыли: он безвыходно провел всю ночь во чреве парохода. Лишь время от времени посылал кого-нибудь из своих справиться, как дела.

На мостике в очередной раз возник радист:

— Опять немец…

Ланнек не шелохнулся: больше времени терять нельзя.

Он прикидывал в уме курс и скорость: надо избежать резких рывков, иначе буксир снова лопнет. Словно в насмешку, на горизонте, до которого из-за тумана было, казалось, рукой подать, прошел в ту минуту пакетбот, направлявшийся в Исландию. На нем, вероятно, даже не представляли себе, какая игра со смертью идет неподалеку.

— Самый малый, — крикнул Ланнек в переговорную трубу.

За кормой «Грома небесного» траулер, лишенный руля, рыскал так же беспомощно, как кувыркается в воздухе бумажный змеи, потерявший хвост.

Муанар, вновь поднявшийся на мостик, устремил на Ланнека вопросительный взгляд.

— Нет, — мотнул головой капитан.

Исключено! Стоит буксиру натянуться, как он опять лопнет.

— Как же быть?

— Не знаю.

Это какой-то кошмар! Видеть на палубе траулера пятнадцать человек и сознавать, что они, может быть, обречены, что у них не остается ни малейшей надежды, если «Гром небесный» уйдет!..

— Боцман смотрит на них в подзорную Трубу и уверяет, что они хлещут подряд все, что у них еще осталось из выпивки.

— Тем лучше!

В то же мгновение буксир лопнул, и у Ланнека от ярости брызнули из глаз слезы. Он бросил штурвал и отошел в сторону.

— Капитан, Фекан в эфире.

— Да, да… Ответь им что-нибудь. Скажи, что все хорошо, или наоборот, плохо.

В десять утра не стало светлее, чем было в восемь. Все та же изморось — медузоподобная слизь, как назвал ее древний мореплаватель, — обволакивала вязкой влагой людей и предметы.

Иногда кто-нибудь из моряков «Франсуазы» принимался семафорить руками, но на «Громе небесном» даже не пытались понять, что он передает.

— Они все там перепились, — изрек боцман.

Он и сам, впрочем, выдул в одиночку целую бутылку рома.

Теперь тревога охватила и команду «Грома небесного»: матросы настороженно прислушивались к грохоту в трюме.

— Спуститься? — спросил Муанар, указывав на крышку переднего трюма.

— Не стоит!

Что ж, рисковать человеческими жизнями в этом аду, где катались вырвавшиеся на волю рельсы и оси, действительно не стоило.

— Послушай, Муанар… — начал Ланнек и тут же поправился:

— Слушай, Жорж, старина. Ты сам капитан. Судно не только мое, но и твое. Ты останешься за меня…

Муанар уставился прямо в помутившиеся глаза Ланнека.

— Я возьму шлюпку, одного добровольца, и посмотрим…