Семейство Питар - [15]

— Подъем! — загремел Ланнек, тормоша спящих.

Говорить по-немецки он больше не пытался. Забыл даже, что гостьи понимают по-английски. Маленькие глазки его посуровели, и сейчас, в рабочей одежде, он казался таким грубым, что немки с трудом узнавали в нем вчерашнего кавалера.

Анне хотелось поспать еще. Эльза стонала и требовала воды. Ланнек сам налил ей стакан, силой поставил обеих на ноги, сгреб в охапку и швырнул им одежду.

Сидя на диванчике, г-н Жиль ошалело глазел на происходящее, как все молодые люди, очухивался он не сразу.

Платья немок были измяты, шелковые чулки перекрутились штопором, у Анны сломалась защипка на подвязке. Кожа, особенно на бедрах, казалась при скудном освещении мертвенно-бледной.

Ланнек заглянул к себе в каюту, вынес оттуда две стофранковые бумажки и сунул по одной Анне и Эльзе.

Те возразили, что хотят получить марками, но он, не обращая внимания на протесты, вытолкнул обеих на трап.

Он прислушивался к звукам на палубе — там уже выбирали швартовы. Меньше чем через шесть минут после того, как они открыли глаза, обе девицы, еще потные от сна, вновь очутились на холодной предутренней пристани, а судно начало разворачиваться на якоре.

Ланнек поднялся на мостик и стал рядом с Муанаром, чтобы лично руководить маневром, но время от времени невольно поглядывал на две фигурки, которые все никак не решались уйти и казались отсюда, сверху, такими жалкими, что капитан подтолкнул сотоварища локтем и слегка улыбнулся.

Он не дал себе труда припомнить подробности ночных похождений и один раз даже засомневался, в самом ли деле был любовником Анны.

— Да где же этот двадцать седьмой причал?

Нет! У него дело не зашло так далеко. А вот что касается г-на Жиля…

— Малый вперед!

Передвижение судна в переполненном порту — нелегкое дело, и Ланнек, стиснув зубами мундштук трубки, из кожи лез, чтобы не ударить в грязь лицом и за минимальное время осуществить маневр с первой же попытки, но все-таки изрядно перепугал старшего помощника.

Двадцать седьмой причал отыскался быстро — он был завален вагонными тележками, осями и колесами, и места около него оказалось в обрез: еще до «Грома небесного» там ошвартовались два клипера с Балтики, маленькие суда водоизмещением от силы тонн в четыреста.

— Тут что-то неладно! — проворчал Ланнек и склонился над переговорной трубкой.

— Малый назад!

Он это чуял. Недаром на причале, сбившись в кучку, стоят человек пять и наблюдают за маневрами «Грома небесного»; недаром морской агент отделился от остальных, подбежал к самой воде и, сложив ладони рупором, что-то невнятно кричит.

— А все-таки попробуем?

Судя по желтым деревянным башмакам, двое из стоявших были шкиперы с парусников, и вся группа держалась с заговорщическим видом, который и насторожил Ланнека.

— Сейчас увидишь! — взорвался он.

И нагнал на них страху. Подал судно вперед так, что чуть не ободрал обшивку на одном клипере, неожиданно дал задний ход, с разгона вышел бортом к причалу и остановил «Гром небесный» в ту секунду, когда корма его вот-вот могла расплющить бушприт второго парусника.

На берегу действительно задумали что-то неладное: недаром никто даже не пошевелился, чтобы принять швартовы, пока наконец это не решился сделать морской агент. А еще через минуту он с перекошенным лицом взлетел на палубу и, жестикулируя, объяснил на скверном французском языке, что исландский фрахт начисто отпадает.

С набрякшими веками и сузившимися зрачками Ланнек слушал не перебивая и лишь поглядывая на конкурентов, которые, по-прежнему сгрудившись на пирсе, словно бросали ему вызов.

А произошло вот что: заказывая железнодорожное оборудование, исландцы оговорили в контракте, что при минимальном сроке и той же цене предпочтение должно быть отдано кораблю, плавающему под датским флагом, поскольку Исландия все-таки принадлежит Дании.

Вчера вечером консул этой страны выяснил, что ближайший пароход уходит из Копенгагена в Рейкьявик через пять дней и пробудет в рейсе не больше шести. Парусники брались доставить груз в Копенгаген к указанному сроку…

— Подождите меня минут пять, — бросил Ланнек агенту.

Трудности всегда шли ему на пользу. За пять минут он успел если уж не побриться, так хоть переодеться: теперь на нем был не костюм коммивояжера или банковского служащего, как вчера, а китель из толстой синей ткани и фуражка.

Пробило десять, капитан не давал знать о себе Муанару, и бригада, поставленная на погрузку, Топталась для согрева на месте, а шкипера парусников расхаживали по пирсу, злобно поглядывая на французский пароход.

В половине одиннадцатого из подкатившего такси выскочили Ланнек и маленький агент, возбужденный сверх всякой меры.

— Грузиться! — гаркнул капитан прямо с причала.

Кончено! Он выиграл партию, объездил весь Гамбург, побывал у трех консулов, дозвонился в Копенгаген — и все это, мусоля до сих пор огромную сигару, которой его где-то угостили.

По сигналу Ланнека тут же заскрипели краны, и первая вагонная секция вместе с колесами поплыла над причалом к трюму.

Сам он, напротив, не торопился: поднялся на мостик, странно посмотрел на Муанара и, прежде чем заговорить, налил себе выпить; потом откашлялся, набил трубку, потрогал разные предметы — лишь бы оттянуть объяснение.