Семейство Майя - [55]

— Tres chic![30]

Наверху, в кабинете, указанном им слугой, их ждал Эга: он сидел на сафьяновом диване и беседовал с низеньким толстым юношей, завитым, словно провинциальный новобрачный, с камелией в петлице и в небесно-голубой манишке. Крафт был с ним знаком; Эга представил Карлосу сеньора Дамазо Салседе и велел подать вермут, поскольку, как он полагал, для абсента, этого изысканного, дьявольского напитка поэтов, время слишком позднее…

Зимний день выдался мягким, солнечным, и оба окна были открыты. Над рекой, в небесной шири с высокими розовеющими тучками, угасал в райском покое, без единого дуновения, вечер; на противоположном берегу далекие поля тонули в бархатистой фиолетовой дымке, а у причала громоздкие грузовые суда, изящно вытянутые иностранные пароходы, два английских броненосца дремали, неподвижные, словно охваченные ленью, размягченные лаской чарующего климата…

— Мы сейчас видели внизу, — заговорил Крафт, усаживаясь на диван, — великолепную женщину с великолепной собачкой-грифоном и великолепным негром-лакеем!

Сеньор Дамазо Салседе, не сводивший глаз с Карлоса, тут же откликнулся:

— О, я их хорошо знаю! Это супруги Кастро Гомес… Я их хорошо знаю… Мы вместе плыли из Бордо… Весьма шикарная пара, и живут в Париже.

Карлос обернулся к нему, приглядываясь, и спросил, приветливо и с явным интересом:

— Вы, сеньор Салседе, прибыли сегодня из Бордо?

Слова Карлоса усладили слух Дамазо, подобно голосу с небес: вскочив с дивана, он приблизился к сеньору Майа, расплывшись в улыбке:

— Я прибыл сюда две недели назад на «Ориноко». Из Парижа… Я езжу туда спускать денежки… А с этой парой я познакомился в Бордо. По правде сказать, я познакомился с ними на пароходе. И мы вместе останавливались в нантском отеле. Очень шикарные люди: камердинер, английская гувернантка для девочки, горничная и больше двадцати чемоданов багажа… Настоящий шик! Невероятно, но они бразильцы… У нее нет никакого sutaque[31], она говорит, как мы с вами. У него есть sutaque, и заметный. Но все же он тоже элегантен, как вам кажется?

— Вермут? — подошел к Дамазо лакей.

— Да. Капельку для аппетита. А вы, сеньор Майа, не желаете? Так вот, я всегда при первой же возможности — прямехонько в Париж! Вот город так город! Здесь у нас по сравнению с ним — просто свинарник… Поверьте, ежели я какой год туда не вырвусь, я просто больной делаюсь. Ах, парижские Бульварчики!.. Экое наслаждение! И уж я наслаждаюсь, наслаждаюсь, я там каждый уголок обшарил… И у меня в Париже дядя.

— И какой дядя! — воскликнул Эга, подходя к ним. — Близкий друг Гамбетты, вместе с ним управляет Францией… Дядя Дамазо управляет Францией, мой милый!

Дамазо, весь красный, млел от удовольствия.

— Да, он пользуется там влиянием. Близкий друг Гамбетты, они с ним на «ты» и живут почти что под одной крышей… И он дружен не с одним Гамбеттой, а и с Мак-Магоном, и с Рошфором, и еще с этим, не припомню сейчас его имени, — словом, со всеми республиканцами. И делает что хочет. Вы его не знаете? Такой седобородый. Он — брат моей матери, его фамилия Гимараэнс. Но в Париже его зовут месье де Гимаран…

В эту минуту стеклянная дверь распахнулась, как от удара. И Эга закричал: «Приветствуем поэта!»

В дверях появился очень высокий человек в черном наглухо застегнутом рединготе, с изможденным лицом и ввалившимися глазами; под орлиным носом — длинные, густые романтические усы пепельного оттенка; лысеющий лоб, мягкие кольца редких волос, вдохновенно ниспадавшие на воротник, — во всем его облике было нечто старомодное, ненатуральное и скорбное.

Вошедший молча протянул два пальца Дамазо и, неторопливо раскрыв объятья Крафту, проговорил тягучим, замогильным, театральным голосом:

— Ты здесь, мой Крафт! Когда же ты приехал, мальчик? Дай мне обнять твои досточтимые кости, досточтимый англичанин!

Он даже не взглянул на Карлоса. Эга поспешил представить их друг другу:

— Не знаю, знакомы ли вы: Карлос да Майа… Томас де Аленкар, наш поэт…

Это был он — прославленный певец «Голосов Авроры», блестящий стилист, создатель «Элвиры», автор драмы «Тайна Командора»! Аленкар с достоинством шагнул навстречу Карлосу, молча сжал его руку, задержав ее в своей, и прочувствованным, еще более замогильным тоном произнес:

— Ваша милость — этикет требует, чтобы я именно так к вам обращался, — вряд ли знает, кому вы пожали руку…

Карлос, удивленный, пробормотал:

— Мне хорошо известно ваше имя…

Аленкар продолжал взирать на него своими запавшими глазами, и губы у него дрожали.

— Вы пожали руку человека, который был другом, неразлучным другом, близким другом Педро да Майа, моего бедного, моего отважного Педро!

— Так обнимитесь же, черт возьми! — возопил Эга. — Обнимитесь и не скрывайте ваших чувств!

Аленкар уже прижимал Карлоса к груди, затем, выпустив его из объятий, вновь схватил его руки и тряс их с шумными изъявлениями нежности:

— Оставим эти «выканья»: ведь я видел тебя, когда ты родился, мой мальчик, я носил тебя на руках и не раз случалось, что ты мочил мне штаны! Черт возьми, дай мне обнять тебя еще раз!

Крафт наблюдал эту чувствительную сцену, как всегда, невозмутимо; Дамазо казался растроганным; Эга поднес поэту рюмку вермута: