Семейство Майя - [37]
— Представь себе, Карлос, дружище, какая забавная история произошла у меня с матерью. После Коимбры я, натурально, пытался уговорить ее отпустить меня в Лиссабон и дать мне средства, чтобы я мог жить здесь, не нуждаясь. Какое там, ничего из этого не вышло. Я остался в поместье и принялся донимать эпиграммами падре Серафина и всех служителей божьих. Настал июль, и вдруг в окрестностях разразилась эпидемия горловой болезни. Страшной — кажется, вы, медики, называете ее дифтеритом… Моя мать тут же уверовала, что не кто иной, как я, безбожник и радикал, не соблюдающий постов и не посещающий мессы, своим присутствием прогневал господа нашего и навлек это бедствие. Моя сестра с ней согласилась. Они прибегли к советам падре Серафина, а он, отнюдь не желая, чтобы я продолжал жить в поместье, сказал, что, может быть, и вправду господь явил этим свой гнев, — и моя мать просила меня едва ли не на коленях уехать в Лиссабон, предлагая любое содержание, говоря, что готова разориться, лишь бы я не оставался у нее и не навлекал на всех божью кару. На другой день я отправился в Фос…
— А эпидемия?
— Вскоре прекратилась, — закончил свой рассказ Эга, не спеша натягивая на худые пальцы длинную перчатку канареечного цвета.
Карлос обратил внимание на перчатки Эги и его кашемировые гетры, длинные волосы с завитой прядью надо лбом, атласный галстук с булавкой из опалов в виде подковки. Это был совсем другой Эга, Эга-денди, разодетый, разукрашенный, изысканный и даже напудренный; тут Карлос не выдержал, и с уст его сорвался давно просившийся наружу вопль восторга:
— Эга, какая изумительная шуба!
Под теплым осенним португальским солнцем Эга — это воплощение богемы, щеголявший прежде в зашитом белыми нитками рванье, — носил меховую шубу, роскошную, какую впору носить русскому князю, да и то лишь на прогулке в санях зимой: просторную, долгополую, с петлицами из витого шнура; пушистый воротник и обшлага из куньего меха окутывали его тонкую шею и запястья чахоточного.
— Что, хороша моя шуба? — И Эга, довольный, поворачивался так и эдак, распахивал шубу, демонстрируя богатый подбой. — От лучшего меховщика. И все на доходы от эпидемии.
— Неужто тебе в ней не жарко?
— Да, она малость тяжеловата, но я простужен.
И Эга вновь опустился на диван, выставив лакированный остроносый ботинок, затем оглядел кабинет в монокль.
— Ну, а ты чем занимаешься, расскажи мне… У тебя здесь великолепно!
Карлос поведал ему о своих намерениях, о будущих трудах на благо общества, об устройстве лаборатории…
— Прости, не скажешь ли, во что тебе все это обошлось? — прервал его Эга и, поднявшись, принялся ощупывать бархат портьер и рассматривать резное черного дерева бюро.
— Я не знаю. Надо спросить у Виласы…
Эга, держа руки в просторных карманах шубы, продолжал обозревать кабинет, задумчиво роняя:
— Бархат придает строгость… А темно-зеленый цвет — самый благородный, самый безупречный… Он имеет свойство успокаивать и будит мысль… Как хорош этот диван. Настоящее ложе любви…
Он перешел в приемную и занялся пристальным изучением украшавших ее предметов.
— Ты просто царь Соломон, Карлос! Прелестные обои, и кретончик весьма приятный.
Эга пощупал и кретон. Потом заинтересовался ржаво-серебристыми листьями бегонии в руанской вазе. Он поминутно спрашивал о цене того или иного предмета, но, увидев на фортепьяно «Песни» Гуно, не мог скрыть растроганного удивления:
— Вот любопытно… Никак не ожидал! «Баркарола»! Она восхитительна, не правда ли?..
— Я немного охрип… Эта баркарола так связана для меня с Фосом…
Карлос, скрестив руки на груди, остановился перед Эгой и воскликнул, пораженный:
— Эга, ты ли это? Я тебя просто не узнаю! Ты совсем не похож на прежнего Эгу!.. Да, кстати, о Фосе… Кто эта мадам Коэн, почтившая своим присутствием Фос, которую ты в многочисленных письмах — истинных поэмах, — полученных мною от тебя в Берлине, Гааге, Лондоне, воспевал, подобно автору Песни Песней?
Легкий румянец покрыл лицо Эги. Небрежно протирая монокль белоснежным шелковым платком, он ответил:
— Одна еврейка. Потому я и прибегал к библейским образам. Она — супруга Коэна, ты его должен знать, он — управляющий Национальным банком!.. Довольно об этом. Она — очаровательная женщина… А муж ее — грубая скотина… Обычный курортный флирт. Voila tout[9].
Все это Эга произносил нехотя, прохаживаясь и попыхивая сигарой; краска не сходила с его лица.
— Но расскажи мне, черт побери, как вы живете в вашем «Букетике»? Как дедушка Афонсо? Кто у вас бывает?
В «Букетике» дедушка по-прежнему играет в вист со своими старыми партнерами: доном Диого, одряхлевшим львом, до сих пор подвивающим усы и всегда с розой в петлице, Секейрой, день ото дня все более согбенным и страдающим апоплексией… графом де Стейнброкеном…
— Этого я не знаю. Он что, эмигрант?.. Поляк?..
— Нет, финляндский посланник… Он пожелал арендовать у нас конюшни и сию простую сделку до такой степени усложнил разного рода дипломатическими тонкостями, бумагами и актами, скрепленными государственной печатью, что бедный Виласа, замороченный графом, чтобы отвязаться от него, направил его к дедушке. Дедушка, также сбитый им с толку, предложил графу пользоваться конюшнями бесплатно. Стейнброкен воспринял это как услугу, оказанную его правительству и всей Финляндии, и явился благодарить дедушку со всем своим штатом: секретарем дипломатической миссии, консулом, вице-консулом…
Имя всемирно известного португальского классика XIX века, писателя-реалиста Жозе Мария Эсы де Кейроша хорошо знакомо советскому читателю по его романам «Реликвия», «Знатный род Рамирес», «Преступление падре Амаро» и др.В книгу «Новеллы» вошли лучшие рассказы Эсы, изображающего мир со свойственной ему иронией и мудрой сердечностью. Среди них «Странности юной блондинки», «Жозе Матиас», «Цивилизация», «Поэт-лирик» и др.Большая часть новелл публикуется на русском языке впервые.
Образ Карлоса Фрадике Мендеса был совместным детищем Эсы де Кейроша, Антеро де Кентала и Ж. Батальи Рейса. Молодые литераторы, входившие в так называемый «Лиссабонский сенакль», создали воображаемого «сатанического» поэта, придумали ему биографию и в 1869 году опубликовали в газете «Сентябрьская революция» несколько стихотворений, подписав их именем «К. Фрадике Мендес». Фрадике Мендес этого периода был воплощением духа «Лиссабонского сенакля» со свойственной ему безудержной свободой мысли, анархической революционностью, сатанизмом, богемой…Лишь значительно позже образ Фрадике Мендеса отливается в свою окончательную форму.
Жозе Мария Эса де Кейрош — всемирно известный классик португальской литературы XIX века. В первый том вошли два антиклерикальных романа: «Преступление падре Амаро» и «Реликвия» — и фантастическая повесть «Мандарин».
У меня есть любезный моему сердцу друг Жасинто, который родился во дворце… Среди всех людей, которых я знавал, это был самый цивилизованный человек, или, вернее, он был до зубов вооружен цивилизацией – материальной, декоративной и интеллектуальной.
Сидя на скале острова Огигия и пряча бороду в руках, всю жизнь привыкших держать оружие и весла, но теперь утративших свою мозолистую шершавость, самый хитроумный из мужей, Улисс, пребывал в тяжелой и мучительной тоске…
В издание вошли романы португальского писателя Эса де Кейрош (1845–1900) «Преступление падре Амаро» и «Переписка Фрадике Мендеса».Вступительная статья М. Кораллова,Перевод с португальского Г. Лозинского, Н. Поляк, Е. Лавровой.Примечания Н. Поляк.Иллюстрации Г. Филипповского.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.