Семейство Майя - [200]
Мария, перебирая ноты в поисках ноктюрнов Шопена, обернулась:
— Это тот самый великий оратор, о котором говорили в «Берлоге»?
Нет, нет. Тот — истинный оратор; он наш товарищ по Коимбре, зовут его Жозе Клементе, и он не только красиво говорит, но и глубоко мыслит… А Руфино, депутат от Монсана, — обыкновенный краснобай с эспаньолкой; в старину подобным краснобайством грешило все наше любезное отечество, а теперь лишь в провинции сохранилось это искусство строить звучные фразы и произносить их театрально и высокопарно…
— Я этого терпеть не могу! — проворчал Карлос.
Мария тоже не одобряла пустого и бессмысленного празднословия…
— Как когда, — возразил Эга, глядя на часы. — В вальсе Штрауса тоже нет мысли, но на балах, в обществе красивых женщин, он весьма кстати…
Нет, нет! Мария полагала, что подобная риторика всегда унижает человеческое слово, которое по самой своей природе призвано служить воплощением мысли. Музыка — та воздействует на чувства. Если младенцу спеть веселый марш, он будет смеяться и прыгать на коленях матери…
— А если ты прочтешь ему страницу из Мишле, — заключил Карлос, — ангелочек соскучится и заревет!
— Да, пожалуй, — согласился Эга. — Все зависит от климата и от обычаев, им определяемых. Ни один англичанин, каким бы образованным и духовно утонченным он ни был, не может не питать слабости к физической силе, атлетам, спорту, стальным бицепсам. А мы, южане, при всем нашем скепсисе обожаем велеречивую болтовню. По крайней мере мне, когда наступает вечер, а кругом огни, рояль, женщины в нарядных платьях, мужчины во фраках, мне ужасно хочется немного риторики.
И, взбодрив себя этими словами, Эга поднялся, чтобы надеть пальто и мчаться на вечер в театр Триндаде, иначе он, не дай бог, пропустит выступление Руфино.
Но Карлос снова задержал друга, ему пришла в голову блестящая мысль:
— Постой. Я придумал кое-что получше — мы устроим вечер здесь! Мария сыграет Бетховена; мы будем декламировать Мюссе, Гюго, парнасцев; если уж ты непременно жаждешь красноречия, у нас есть падре Лакордер; устроим грандиозную духовную оргию!..
— Здесь и стулья лучше, — прибавила Мария.
— И поэты получше, — подхватил Карлос.
— Отличные сигары!
— Превосходный коньяк!
Эга в отчаянии воздел руки. Вот какими соблазнами совращают здесь честного гражданина, не давая ему поддержать отечественную словесность, — табачным зельем и выпивкой!.. Кстати, не только литература влечет его на вечер. Там Кружес будет играть одно из своих «Осенних размышлений», надо позаботиться об аплодисментах.
— Ни слова больше! — вскричал Карлос, вскакивая с кресла. — Я совсем забыл о Кружесе!.. Это долг чести! В путь!
И, поцеловав руку сидевшей у фортепьяно Марии, друзья, пораженные красотой зимней ночи, такой ясной и тихой, медленно пошли по улице, и Карлос еще дважды обернулся, чтобы взглянуть на освещенные окна.
— Я рад, что мы уехали из Оливаеса! — воскликнул он, беря Эгу под руку. — Здесь по крайней мере можно собираться для дружеских бесед и литературных занятий…
Он намеревался сменить мебель в гостиной, чтобы сделать ее еще уютнее, а смежную боковую комнату превратить в курительную, задрапировав ее своими индийскими покрывалами; и назначить постоянный день недели, когда к обеду будут приходить друзья… Так они осуществят свою давнюю мечту: образуют сенакль любителей искусства… Кроме того, ведь им предстоит издавать «Обозрение», и это будет ни с чем не сравнимая интеллектуальная забава. Все это позволит им провести зиму «с настоящим шиком», как говаривал «покойный» Дамазо.
— Вот это и есть, — подвел итог Эга, — просвещение отечества. Мы с тобой, мой милый, безусловно, станем великими деятелями!..
— Если захотят воздвигнуть мне памятник, — весело сказал Карлос, — пусть он красуется здесь, на улице Святого Франциска… Какая чудесная ночь!
Они подошли к подъезду театра Триндаде в ту минуту, когда к нему подъехала карета и из нее вышел мужчина с апостольской бородой, весь в черном и в широкополой шляпе по моде 1830 года. Он прошел мимо друзей, пряча в кошелек полученную от кучера сдачу, и не заметил их. Но Эга его узнал.
— Это дядя нашего Дамазо, великий радетель за народ!
— И, если верить признаниям Дамазо, тоже пьяница! — смеясь, напомнил Карлос.
Внезапно наверху, в зале, загремели аплодисменты, Карлос, отдавая пальто швейцару, выразил опасение, что аплодируют Кружесу…
— Да нет! — заверил его Эга. — Это аплодисменты оратору!
И действительно, едва они поднялись по украшенной цветами лестнице в фойе, где о чем-то шептались двое мужчин во фраках, они услыхали раскатистый голос, громоподобную и высокопарную речь провинциального оратора, который, растягивая гласные, взывал со сцены к «христианской душе Ламартина»!..
— Это Руфино, он великолепен! — прошептал Телес да Гама, который стоял у двери в зал, пряча за спиной дымящуюся сигару.
Карлос, особенно не любопытствуя, стал рядом с Телесом. Но высокий и худой Эга протиснулся вперед по красной ковровой дорожке. По обе стороны прохода до самой сцены ряды скамей с соломенными сиденьями были забиты публикой — повсюду оживленные, восхищенные лица; в передних рядах преобладали дамские шляпки со светлыми пятнами перьев или цветов. Возле колонн, поддерживающих галерею, стояли мужчины, завсегдатаи Клуба, Гаванского Дома, министерских канцелярий, — одни во фраках, другие в сюртуках. Эга увидел сеньора Соузу Нето, задумчиво подперевшего большим и указательным пальцами острый подбородок с жидкой бородкой; за ним, выставив свой вихор, стоял Гонсало; чуть подальше — маркиз, обмотанный белым шелковым кашне; а еще дальше — группа молодых людей из Жокей-клуба: оба Варгаса, Пиньейро, Мендонса — они слушали чемпиона красноречия с явным недоумением и скукой. Наверху, над бархатным барьером галереи, сидели женщины в светлых платьях, слегка обмахивающиеся веерами; за ними стояли мужчины, среди которых Эга узнал Невеса — новоиспеченного советника; он стоял скрестив руки на груди, в петлице его дурно сшитого фрака торчала камелия.
Имя всемирно известного португальского классика XIX века, писателя-реалиста Жозе Мария Эсы де Кейроша хорошо знакомо советскому читателю по его романам «Реликвия», «Знатный род Рамирес», «Преступление падре Амаро» и др.В книгу «Новеллы» вошли лучшие рассказы Эсы, изображающего мир со свойственной ему иронией и мудрой сердечностью. Среди них «Странности юной блондинки», «Жозе Матиас», «Цивилизация», «Поэт-лирик» и др.Большая часть новелл публикуется на русском языке впервые.
Жозе Мария Эса де Кейрош — всемирно известный классик португальской литературы XIX века. В первый том вошли два антиклерикальных романа: «Преступление падре Амаро» и «Реликвия» — и фантастическая повесть «Мандарин».
Образ Карлоса Фрадике Мендеса был совместным детищем Эсы де Кейроша, Антеро де Кентала и Ж. Батальи Рейса. Молодые литераторы, входившие в так называемый «Лиссабонский сенакль», создали воображаемого «сатанического» поэта, придумали ему биографию и в 1869 году опубликовали в газете «Сентябрьская революция» несколько стихотворений, подписав их именем «К. Фрадике Мендес». Фрадике Мендес этого периода был воплощением духа «Лиссабонского сенакля» со свойственной ему безудержной свободой мысли, анархической революционностью, сатанизмом, богемой…Лишь значительно позже образ Фрадике Мендеса отливается в свою окончательную форму.
У меня есть любезный моему сердцу друг Жасинто, который родился во дворце… Среди всех людей, которых я знавал, это был самый цивилизованный человек, или, вернее, он был до зубов вооружен цивилизацией – материальной, декоративной и интеллектуальной.
Сидя на скале острова Огигия и пряча бороду в руках, всю жизнь привыкших держать оружие и весла, но теперь утративших свою мозолистую шершавость, самый хитроумный из мужей, Улисс, пребывал в тяжелой и мучительной тоске…
В издание вошли романы португальского писателя Эса де Кейрош (1845–1900) «Преступление падре Амаро» и «Переписка Фрадике Мендеса».Вступительная статья М. Кораллова,Перевод с португальского Г. Лозинского, Н. Поляк, Е. Лавровой.Примечания Н. Поляк.Иллюстрации Г. Филипповского.
Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Слегка фантастический, немного утопический, авантюрно-приключенческий роман классика русской литературы Александра Вельтмана.
Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.
Британская колония, солдаты Ее Величества изнывают от жары и скуки. От скуки они рады и похоронам, и эпидемии холеры. Один со скуки издевается над товарищем, другой — сходит с ума.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.