Семейство Холмских (Часть третья) - [7]
Я все описывалъ вамъ уродовъ и оригиналовъ мужескаго пола -- продолжалъ Аглаевъ, послѣ нѣсколькихъ минутъ общаго молчанія и задумчивости, происшедшей отъ непріятнаго чувства при разсказѣ о злодѣйствахъ ябедниковъ, крючкотворцевъ, и самовольныхъ необузданныхъ сумасбродовъ.-- Теперь надобно васъ немного развеселить, описавъ одну оригинальную особу женскаго пола.
"Напрасный трудъ!" отвѣчала Софья. "Мы и безъ тебя ихъ знаемъ. Зависть, злословіе, кокетство, глупость и низость нѣкоторыхъ здѣшнихъ дамъ, которыхъ мы будемъ имѣть честь видѣть у Фамусовыхъ, и безъ тебя намъ извѣстны."
-- Нѣтъ: той, о которой я хочу вамъ разсказать, вы вѣрно не знаете; она не всегда живетъ въ нашемъ уѣздѣ. Словомъ: слыхали-ли вы что нибудь о знаменитой дѣвицѣ Розачкиной?
"О Розачкиной я что-то слыхала еще въ дѣтствѣ," сказала Елисавета. "Она заводила какой-то Институтъ, или Пансіонъ, и я помню, что матушкѣ совѣтовали отдать насъ къ ней. Но болѣе я ничего не знаю; разскажи намъ объ ней."
-- Маргарита Савишна Розачкина, наша провинціяльная мадамъ Жанлисъ, какъ здѣсь ее называютъ, дѣвушка уже довольно взрослая: ей лѣтъ слишкомъ пятдесятъ. Вы вѣрно слыхали, въ чѣмъ заключалось въ старину воспитаніе дѣвушекъ но деревнямъ. Простакова, въ безсмертномъ Недорослѣ Фонъ Визина, восклицаетъ: "Вотъ какія времена! Дѣвушки грамотѣ знаютъ, дѣвушки письма получаютъ, и сами ихъ умѣютъ читать!" -- Дѣйствительно: въ то время познаніемъ Русской грамоты и брянчаньемъ на гусляхъ ограничивалось все ученіе дѣвушекъ. Мать Розачкиной была изъ числа первыхъ воспитанницъ Смольнаго монастыря, при самомъ началѣ сего заведенія. Она кое-что знала, и сама выучила дочь свою читать и писать по Французски, и играть на фортепіано.-- Этого было довольно, чтобы прослыть чудомъ учености, и возбудить удивленіе въ сосѣдяхъ. Впрочемъ, Маргарита Савишна, въ самомъ дѣлѣ, имѣла большія способности, понятливость, острый умъ, и сильную охоту учишься; но вмѣстѣ съ тѣмъ имѣла также чрезвычайное самолюбіе. Похвалы родителей и родныхъ заставили ее думать о себѣ, что нѣтъ умнѣе и просвѣщеннѣе ея во всей вселенной. Въ сихъ мысляхъ вступила она, еще съ юныхъ лѣтъ, на поприще Словесности. Ея стихотворенія были напечатаны въ нѣкоторыхъ старинныхъ Журналахъ, и увеличили удивленіе и уваженіе сосѣдей, которымъ печатный всякій листъ казался бытъ святымъ. Поощренная симъ общимъ одобреніемъ въ здѣшней сторонѣ, Маргарита Савишна, вмѣсто того, чтобы болѣе и болѣе учиться, и совершенствовать природныя свои способности, думала, что она все знаетъ, и писала неутомимо обо всѣхъ предметахъ. Разумѣя плохо по Французски, и совсѣмъ не зная по Латинѣ, она очень часто употребляла, совсѣмъ не кстати и въ противномъ смыслѣ, эпиграфы и ссылки на Латинскомъ языкѣ. Предназначеніе человѣка -- безпрерывно усовершенствоваться, въ хорошемъ, или дурномъ. Такимъ образомъ и Маргарита Савишна дѣлалась часъ отъ часу смѣшнѣе и несноснѣе своимъ педантствомъ, и требованіемъ на ученость, отдаляла отъ себя жениховъ, и состарѣлась, въ ожиданіи, что кто нибудь изъ извѣстныхъ Литтераторовъ влюбится въ нее заочно, по прекраснымъ ея стихамъ, и предложитъ ей руку въ Посланіи. Теперь, сочинивъ Послѣднее приношеніе Музамъ, кажется, она уже перестала писать, или, по крайней мѣрѣ, мнѣ давно ничего изъ новѣйшихъ ея стихотвореніи, не попадалось; но остались бъ ней надменность, педантство, и страстная охота безпрестанно говорить. Я увѣренъ, что вы тотчасъ ее узнаете, по странному ея чепчику, неопрятности, замаранному табакомъ платью, и безпрерывному болтанью. Она очень извѣстна въ здѣшней сторонѣ; всякій держится отъ нея въ отдаленіи, опасаясь, что она заговоритъ до смерти. Теперь отыскиваетъ она неопытныхъ и незнакомыхъ. Предупреждаю васъ: возьмите ваши мѣры, не подходите къ ней, и не садитесь близко подлѣ нея, или послѣ будете раскаяваться! Впрочемъ, надобно ей отдашь справедливость: она хорошо употребляетъ имѣніе свое, дѣлаетъ много добра, помогаетъ бѣднымъ, и воспитываетъ у себя въ домѣ много сиротъ. Только и въ этомъ видна ея неловкость и странность! Беретъ она, большею частію, самыхъ бѣдныхъ, и вмѣсто того, чтобы дать имъ воспитаніе, сообразное съ тѣмъ родомъ жизни, который предстоитъ имъ при вступленіи въ супружество, она учитъ и содержитъ ихъ, какъ знатныхъ барышенъ, не пріучаетъ ни къ какимъ рукодѣльямъ и хозяйственнымъ занятіямъ. Воспитанницы Розачкиной живутъ у нея въ изобиліи, даже роскошно, и теперь уже нѣкоторыя изъ нихъ сдѣлались несносными и ни къ чему не способными женщинами. Я замѣчаю однакожъ, что надоѣлъ вамъ обѣимъ. Софья Васильевна зѣваетъ, слѣдовательно, я и самъ сдѣлался очень похожимъ на Маргариту Савишну, о которой теперь разсказывалъ вамъ.
"Совсѣмъ нѣтъ: меня закачало въ каретѣ, и я очень устала," отвѣчала Софья, протирая себѣ глаза. "Впрочемъ, разсказъ твой очень интересенъ.
-- Я не знала въ тебѣ такой способности -- прибавила Елисавета.-- Съ тобою надобно быть очень осторожною. Пожалуй, ты и съ меня спишешь забавный портретъ.
"О! въ этомъ будьте спокойны," возразилъ Аглаевъ. "Я признаю выше силъ моихъ описывать то, что во всѣхъ отношеніяхъ совершенно! "
Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.
«На другой день после пріезда въ Москву, Свіяжская позвала Софью къ себе въ комнату. „Мы сегодня, после обеда, едемъ съ тобою въ Пріютово,“ – сказала она – „только, я должна предупредить тебя, другъ мой – совсемъ не на-радость. Аглаевъ былъ здесь для полученія наследства, после yмершаго своего дяди, и – все, что ему досталось, проиграль и промоталъ, попалъ въ шайку развратныхъ игроковъ, и вместь съ ними высланъ изъ Москвы. Все это знала я еще въ Петербурге; но, по просьбе Дарьи Петровны, скрывала отъ тебя и отъ жениха твоего, чтобы не разстроить васъ обоихъ преждевременною горестью.“…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.