Семейство Холмских (Часть третья) - [27]

неблагодарны, и неспособны къ дружеству, былабы непростительная крайность, и мысль, не только весьма тягостная и несправедливая, но и унизительная для Человѣчества. Есть друзья, настоящіе друзья, которые умѣютъ понимать во всей силѣ истинно-достойное человѣка чувство дружбы. Это извѣстно мнѣ по опыту" -- продолжалъ Радушинъ, утирая глаза, наполненные слезъ, и взявъ за руку старичка, въ двухъ звѣздахъ, сидѣвшаго подлѣ него.-- "Наша постоянная дружба продолжается болѣе 50-ти лѣтъ. Въ продолженіе столь долгаго времени были для насъ взаимные опыты, и мы испытали въ полной мѣрѣ небесное, неизъяснимое наслажденіе -- имѣть истиннаго друга!" Старики обнялись и поцѣловались, со слезами.

 -- Въ благодарности вамъ также, Ѳома Михайловичъ, грѣшно будетъ сомнѣваться -- сказала одна пожилая дама, со слезами на глазахъ.-- Я, и семейство мое, конечно, вѣкъ не забудемъ благодѣяній вашихъ; вы были точно отцомъ и покровителемъ бѣдныхъ сиротъ моихъ; вы сохранили имъ имѣніе, воспитали ихъ, открыли имъ дорогу. Въ благодарности нашей, и многихъ здѣсь находящихся, вы, вѣрно, не сомнѣваетесь.--

 "Любезная Авдотья Дмитревна," отвѣчалъ Радушинъ. "Еще вамъ повторяю: ежели Богъ помогъ мнѣ быть для кого нибудь полезнымъ, то, право, я ничего болѣе не имѣлъ въ виду, какъ только желаніе совершить, по возможности, обязанность Христіанина. Изъ благодарности я вѣкъ не хлопоталъ, и повѣрьте, что я слишкомъ былъ вознаграждаемъ собственнымъ, внутреннимъ удовольствіемъ, когда мнѣ удавалось сдѣлать кому-либо услугу; притомъ-же я приближаюсь за то къ концу земнаго моего поприща съ спокойною совѣстію. Я старался по возможности исполнить предназначеніе мое въ здѣшнемъ мірѣ. Обращая взоръ на прошедшую мою жизнь, имѣю все право думать, что ежели я дѣлалъ какія нибудь глупости, то, вѣрно, не съ намѣреніемъ кого-либо обидишь и оскорбить. Мысль эта служитъ мнѣ величайшимъ утѣшеніемъ и наградою!"

 Время прошло нечувствительно. Въ 11 часовъ сѣли ужинать, и гости стали разъѣзжаться. Радушинъ привѣтливо провожалъ ихъ; Аглаева просилъ онъ полюбить его, и не оставлять посѣщеніемъ, покамѣстъ пробудетъ въ Москвѣ.

 Аглаевъ былъ восхищенъ пріемомъ и бесѣдою Радушина. Ѣхавши домой, думалъ онъ, что нѣтъ человѣка счастливѣе его во всемъ мірѣ. Ему даже приходило въ голову подосадовать на себя, зачѣмъ онъ женился, и не избралъ такого рода жизни, какъ Радушинъ. Но легкомысленный Аглаевъ не подумалъ о томъ, что по благости Провидѣнія вездѣ, и во всякомъ состояніи, можно и должно быть счастливымъ, ежели мы будемъ дѣлать свое дѣло по тому званію и мѣсту, въ которыя волею Божіею поставлены.

 

ГЛАВА IX.

"L'honneur est une оle escarpée et sans bords,

"Oii il est fort difficile d'entrer lors qu'on en est dehors.

Boileau.

"Честь -- утесистый, безприбрежный островъ.

Трудно взойдти на него, кто на немъ не находится.

Буало.

 У Аглаева было точно доброе сердце. Ежели-бы въ молодости своей имѣлъ онъ путеводителя, ежели-бы дано ему было хорошее направленіе, то онъ могъ-бы быть отличнымъ и полезнымъ человѣкомъ. Но невниманіе отца при воспитаніи, и дурное общество, въ которое онъ попался въ молодости, завлекли его. Соединеніе съ прекрасною женщиною, въ которую онъ страстно былъ влюбленъ, поставило было его на стезю добродѣтели; но, по слабости характера, не могъ онъ долго устоять на сей стезѣ. Ложный стыдъ при самомъ началѣ помѣшалъ ему откровенно признаться въ своемъ положеніи, и употребить сильныя мѣры къ уплатѣ долговъ: рѣшительно отказать себѣ во всемъ, продать имѣніе, вступить въ службу, трудами содержать себя и семейство. Онъ не имѣлъ твердости духа совершить подвигъ, столь почтенный, не хотѣлъ умѣрить своихъ издержекъ, жилъ свыше состоянія, и безпрестанно запутывалъ себя, предавшись неосновательной надеждѣ, что наслѣдство послѣ дяди откроетъ ему возможность поправиться, и расплатиться съ долгами. Эта надежда была теперь внезапно уничтожена.

 Бесѣда Радушина сдѣлала сильное на него впечатлѣніе, но, къ несчастію, онъ смотрѣлъ на вещи не въ настоящемъ ихъ видѣ. Ему казалось, что нѣтъ другихъ средствъ выпутаться изъ бѣды, кромѣ игры карточной. Можетъ быть, Фортуна мнѣ послужитъ -- думалъ онъ. Выиграю, расплачусь съ долгами, и никогда не стану больше играть, буду во всемъ себѣ отказывать, стану безвыѣздно жить въ деревнѣ, смотрѣть за хозяйствомъ, а въ часы досуга заниматься Литтературою. "Вы составите мое утѣшеніе, вы, нѣжные чада ума, чувства и воображенія! Съ вами я богатъ безъ богатства, съ вами я не одинъ въ уединеніи. Хотя живу на краю Сѣвера, въ отечествѣ грозныхъ Аквилоновъ, но съ вами, любезныя Музы! съ вами вездѣ долина Темпейская. Осыпанный вашими благами, дерзаю презирать блескъ тщеславія и суетности. Вы и природа, природа и любовь добрыхъ душъ -- вотъ мое счастіе, моя отрада въ горестяхъ!" -- Слова сіи, изъ Сочиненій Карамзина, написаны были у Аглаева въ его библіотекѣ золотыми буквами, на особой доскѣ; онъ часто читалъ ихъ, и зналъ наизусть. Теперь пришли они ему на память, и онъ на то время рѣшительно расположился быть знакомымъ съ однѣми только Музами, былъ увѣренъ, что его Пріютово обратится въ долину Темпейскую, тѣмъ болѣе потому, что у него милая, добрая и прелестная жена, дѣти, насущный кусокъ хлѣба, хорошіе родные, и множество книгъ. Въ самомъ дѣлѣ чего болѣе желать на свѣтѣ? Потомъ, какъ-то нечаянно, пришли ему въ голову сочиненія Флоріана и Геспера, жизнь пастуховъ, простота сельской жизни, и пр. и пр. Онъ воспламенился, находилъ, что ничего не можетъ быть счастливѣе этого состоянія, что всего лучше пасти свое стадо, имѣть небольшой садикъ, въ которомъ-бы заключалось все владѣніе.... Въ сихъ, и подобнымъ тому мечтахъ, онъ заснулъ. Но ему и въ голову не приходило употребишь самое ближайшее и удобнѣйшее средство выпутаться изъ затруднительнаго положенія своего, а именно: сбыть все, что у него было лишнее, продашь женнино, или свое имѣніе, и остаться, хотя съ небольшимъ состояніемъ, но безъ долговъ, жить скромно и умѣренно, не проживать болѣе своего дохода, и заняться хозяйствомъ, или вступить въ службу. Все это гораздо ближе и скорѣе привело-бы его къ предположенной цѣли.