Семейный заговор - [12]

Именно об этом ей сообщил Генри, когда она валялась в постели после отъезда Джорджа в Чилболтон. Он заполнял своим присутствием пространство комнаты, и она просто открыла ему разум и душу, чтобы совершить контакт. То же самое произошло и совсем недавно в Рид-Корте. Эти кошмары. Ее не проведешь. Частенько Генри заставлял ее пораскинуть мозгами, а иногда его голос четко, как колокольчик, звучал у нее в голове. У этой старухи темные мешки под глазами от недосыпания. В остальном выглядит бодрехонькой. Пребывает в добром здравии и достатке. Не слишком приветлива. Могла бы предложить и бокал хереса, тем более что уже половина двенадцатого и день выдался солнечным, — но эта бестактность, видимо, объясняется бессонными ночами из-за кошмаров. Тогда-то Генри и заявил о своем присутствии словами: «Все верно, радость моя. Плохие сны. Скажи, что я избавлю ее от них на несколько последующих ночей». Иногда его манера напоминала ей Джорджа. Большой шутник. Специально прикидывается, чтобы ее поддеть. А перед тем как преставиться, Генри жил в девятнадцатом веке и был высококвалифицированным инженером-железнодорожником. Он работал на какого-то типа по фамилии Брюнель. Она отыскала эту фамилию в одной из своих книг и, более того, обнаружила несколько строк о его помощнике — Генри Риз Мортоне. Ее Генри.

Старуха постаралась скрыть свое удивление при упоминании о плохих снах. Бланш часто встречала людей, которые с каменными лицами принимали ее слова, поразившие их до глубины души. Особенно людей типа: «Не надейтесь меня провести, мадам Бланш, все это зеркала и спекуляция на слухах». Что ж, почему бы и нет? Генри не будет помогать в том, что и так лежит перед носом. Генри, как и другие, приходит только тогда, когда в нем действительно нуждаешься. Значит, кошмары. Какого рода кошмары могут сниться мисс Рейнберд? Она старая дева, как и покойная Хэриет. Очевидно, считает, что каждый мужчина стремится заполучить ее деньги. Старик Шолто тоже был холостяком. Любил приударить за девушками. Видимо, и так имел все, что хотел, не обременяя себя семейными узами. Что же все-таки ей снится? Генри должен знать. Но он не откроет доверенную ему тайну. Для этого ему нужно убедиться в том, что она сама этого хочет. Настоящий джентльмен. Должно быть, он был таким еще в этой жизни и сохранил утонченные манеры.

В любом случае ясно одно: Генри дал понять, что через посредство мисс Рейнберд открывается возможность построить храм Астродель… настоящую роскошную церковь. Бог свидетель, не такое убожество, как многие, в которых она бывала, втиснувшиеся между пабом и общественным туалетом и обшарпанные внутри, будто гостиная третьесортного борделя. Не мудрено, что они утратили свое влияние, и коллеги Бланш вынуждены прибегать к несколько сомнительным средствам, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Какая переметнувшаяся на иной, светлый берег душа захочет вернуться в нечто подобное, да и зачем? Храм Астродель — другое дело: великолепие в пурпуре и белом, отделанный золотом, и с солидным доходом. В нем не будет угрюмого подсчета мелочи после службы.

Джордж поджидал Бланш с кружкой пива в баре «Гроувенор Хоутел». Он приветствовал ее широкой улыбкой, обнял и прижал к себе. Большой, теплый, славный Джордж.

Он принес ей бокал «стаута», а она сняла шляпу и тряхнула рыжей копной волос. Оделась она строго — специально для посещения мисс Рейнберд. Никаких излюбленных Бланш ярких одежд. Но даже простое коричневое платье и коричневое пальто едва ли могли затмить блеск ее красоты. Сам Рубенс, по мнению Джорджа, бросился бы нетерпеливо раздевать ее донага со слезами счастья на глазах.

— Ну как, успешно? — спросил Джордж.

— Есть некоторый прогресс.

— Попалась на крючок? — подмигнул Джордж.

— Мне не нравится, когда ты так говоришь.

— Мы высокомерны, да? Профессиональный этикет. Уж меня-то, любимая, не дури. Ты вошла в доверие или, по крайней мере, скоро войдешь. Поздравляю. Ну, признайся, что я неплохо тебе помог.

Бланш с наслаждением выпила свой «стаут» одним длинным глотком. Поставив стакан на стол, она сказала:

— Работа не закончена, милый Джордж. Принеси мне еще чего-нибудь, и я скажу, что тебе нужно будет сделать.

— Черт возьми, нет, — простонал Джордж.

— Черт возьми, да. И прекрати богохульствовать.

Они сидели втроем в комнате с зашторенными окнами. На улице бушевал крепкий северо-западный ветер, изредка перемежаемый взрывными всплесками дождя. То и дело слышалось дребезжание стекол. Буря метлой проносилась по Гайд-парку и Грин-парку, продираясь сквозь безлистые рощи, захватывала Сент-Джеймсский парк, ероша и будоража дикую поросль, и с визгом врезалась в прочное и неприступное здание парламента на набережной. Грэндисону нравился шум дождя и ветра. Время от времени он прерывал свою речь, но не затем, чтобы подобрать слова, а чтобы прислушаться к свисту ветра за окнами. Ветер для него отождествлялся с силой в чистом виде. Ураган мог опрокинуть огромное судно. Силу Грэндисон любил и не стыдился этого. Но, кроме редких случаев, никогда ее не демонстрировал. Он был еще и высокомерен, но это не проявлялось ни в чем и никогда.