Семейный вопрос в России. Том I - [61]
Дальнейшая жизнь такого человека может быть и честна и полезна. Только, ручаюсь, он никогда не испытает истинной радости и чистого счастья - над ним будет до гроба висеть сомнение и грусть.
Мне кажется, я не преувеличиваю. Я беру даже лучший из таких случаев. Я не имею и никому не хочу навязать никакого рецепта в этом недуге, считая его интимнейшим и субъективнейшим. Г. Розанов очень метко сказал, что если брак субъективен, то и развод должен быть еще более субъективен. Да, именно субъективен! Т. е. не может терпеть постороннего вмешательства, ни в форме критики, ни в виде совета. Развестись - значит в известном смысле - умереть. Как никто не спрашивает мнения, может он умереть или нет, так и никто не должен искать где бы то ни было, кроме своей совести и самой глубины своего "я", указаний, как поступить с трещиной своего союза. Можно лишь пожелать одного: когда развод внутренне между супругами уже совершен, когда переболели все чувства и мысли и трещина от самого материка достигла карниза - тогда, из чувства человеколюбия и даже в своих интересах, государство, церковь и общество должны пощадить несчастных, не увеличивая их стыда, их угрызений, их сомнений. Нужно пощадить в них и людей и родителей! Нужно упростить и облегчить эту позорную, на площади совершаемую казнь развода и нужно... не накладывать на трещину брака - колыбель!
Пусть цепляются за колыбель те, кто еще может быть ею спасен! Но не отворачивайтесь от тех, кто с разорванным сердцем отошел от нее, чтобы не марать ее, чтобы начать новую, полезную и любвеобильную жизнь!
Не эксплуатируйте святую колыбель в деле темном, мрачном, человеческом!
И. Колышко
ЭЛЕМЕНТЫ БРАКА
Постановка развода должна вытекать из сущности брака. Но чтобы определить эту сущность, нужно назвать центр брака.
Брак состоит: 1) из засвидетельствованности его и записи в церковные книги. Это есть юридическая, договорная его сторона, и собственно она-то одна и расторгается при "разводе". Механизм развода, как известно, и состоит в разрыве бумаги, зачеркивании подписей и пр., и развод вовсе не касается "венчания" и не кассирует венчание. Да это так и вытекает из существа дела, ибо кассировать венчание возможно было бы только при наличности какой-нибудь ошибки или неправильности в венчании же, напр. при пропуске священником центральных молитв, или если бы венчание было совершено, положим, не священником, а другим церковнослужителем, или, наконец, если бы оно было совершено при наличности одного жениха или одной невесты, и проч. Вообще ошибка венчания кассирует венчание, и эта кассация должна бы выражаться не разрывом бумаги, а как-нибудь ритуально же, напр. хоть переломом и истреблением колец, которыми повенчанные были обручены, или как-нибудь иначе, но непременно в церкви же и ритуально же.
Сила венчания исчезает, но она исчезает не в момент развода. Когда же? Это можно понять, определив венчание. Венчание есть ритуал, сложенный церковью в конце III века и в начале IV века после Р. X., через посредство которого она определила, расчленила и художественно-словесно выразила свое отношение к ранее (в самом Евангелии) основанному таинству и повторяет его в каждом единичном случае брака перед лицом брачащихся. Оно имеет много сходного с чтением перед евхаристиею молитвы: "Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси истинный Сын Божий, пришедший в мир грешные спасти" - и проч. Разница в том, что эту последнюю молитву читает причащающийся и через нее он исповедует свое отношение, свою веру, свою религию в отношении к таинству евхаристии. Напротив, ритуалом венчания церковь исповедовала исторически и исповедует каждый раз свою мысль о браке, свое воззрение на него, свое определение, свою догму, - через частичное отношение к этим вот двум, соединению коих она радуется, его благословляет, его увенчивает. Отсюда - торжество несения венцов, как бы корон, над венчающимися, и слова священника: "Венчаю вас славою и честью", т. е. "облекаю честью и славою ваше соединение". Через ритуал венчания церковь всякий отдельный раз как бы повторяет вхождение Спасителя в Кану Галилейскую (оттого в древнее, более чуткое время венчание происходило на дому), через каковое вхождение Спаситель присоединился к установленному в Ветхом Завете браку, ничего в нем не переменяя и ничего вновь в нем не устанавливая: пребыл Гостем брака, а не Совершителем его. Церковь вовсе могла бы не развить этот ритуал: брак остался бы; она могла бы развить его несравненно пышнее, и это ничего не прибавило бы к таинству. Это "верую и исповедую" церкви подобно еще литургии: есть литургия Василия Великого, есть Иоанна Златоуста; в католической церкви она одна, в православной другая; но во всяком случае из всего этого видно, что ритуал (венечный) подвижен и изменчив, пышен или короток, когда таинство (брака) очевидно всегда одно, просто и переменам не подлежит. Не сложив этого ритуала или, точнее, не слагая его первые три века своего существования, церковь все равно содержала уже таинство, но еще никак, художественно, словесно и действенно, не определила и не выразила свое к нему отношение, и свое о нем чувство, и свою о нем мысль.
