Семейный архив - [2]

Поблизости от нашего дома располагалась ярмарка. Туда пригоняли овец, лошадей, коров. Скот водили поить. Возле домов были колодцы, рядом стояли корыта, которые наполняли водой. Чтобы скотина не толпилась возле колодца, я поставил корыто в некотором отдалении, подвел к нему старую самоварную трубу и принялся качать из колодца воду и в эту трубу наливать. Вода в корыто поступала исправно. Когда скотину гнали на ярмарку, я стоял на улице и кричал: «Кому воды?..» Так я собирал копеек тридцать задень и в конце-концов у меня скопилось несколько рублей...

Хозяйка нашего дома часто зазывала меня к себе, называла Боренькой, целовала, не обходилось и без того, чтобы она не вручала мне какой-нибудь гостинчик. Сам я стеснялся заходить к ней, но ждал — вот она выйдет и возьмет меня. Однажды она спросила: «Ты меня любишь?..» Я сказал: «Да, а ты?..» И начал ее целовать, обнимать, да так крепко, что ей, наверное, было больно, но она только смеялась... Я так любил ее, что однажды, найдя спицу от корсета — ее корсета! — поцеловал ее и спрятал...

Улица, на которой мы жили, была узенькая, но чистенькая. По обе стороны стояли домики — все одноэтажные и очень похожие. Все выбеленные мелом, у каждого — лавочка. Я заметил, что напротив нашего дома, через дорогу, находится такой вот чистенький, выбеленный домик, из которого всегда выходят молоденькие, нарядные девушки в коротеньких платьицах, садятся вдвоем-втроем на лавочку, грызут семечки и смеются. Заметив, что я смотрю на них, они кричали мне:

— Что, хлопец, глядишь? Или в гости хочешь прийти? Приходи!..

Не знаю, что меня пугало в их голосах, но помню, что приглашения эти возбуждали во мне странную неловкость..

Я стал замечать, что в эти домики входят люди, а оттуда не выходят. И девушки — вместе с ними. Когда наставали сумерки, девушек вообще не было на скамейках. Случалось, приезжали какие-то пьяницы, они даже на извозчике не могли сидеть — их прямо втаскивали в дверь. И еще я заметил, что по вечерам у этих домиков зажигают красные фонари. Я спросил: «Почему они красные?» Мне ответили: «Так надо...»

У нашего дома была входная дверь, на которой был нарисован казак с плеткой, очень противный. Когда ты подходил к двери, казалось, не ты, а он идет тебе навстречу. Говорили, здесь жил когда-то раньше хозяин..

Получилось так, что однажды я пришел домой вместе с девочками, с которыми строил крепость. На нас не обратили внимания, здесь было несколько женщин, они продолжали разговор. Я навострил уши, когда услышал имя тети, которую так любил.

— Она была такой же девкой... (Я не понимал, что такое «девки»...) Залезала заместо своего кармана в чужой... Потом сама их набирала вот в эти домики... Вышла замуж, он за девками следил, она сама и нарисовала его таким страшным, чтоб они боялись... Потом и девок, и муженька своего прогнала, теперь живет, как святая... Только и жалуется на одно — что детей иметь не может...

Не знаю почему, но после подслушанного разговора у меня пропало желание ходить к нашей хозяйке, исчезла любовь к ней, а казак с ногайкой вызывал у меня страх и отвращение...

Одна из моих сестер сказала, что нам нужно сменить квартиру — к ней приходил молодой человек, ему кричали из соседних домиков:

«Давай к нам! У нас веселей!..»

Я заметил, что некоторые наши знакомые, прячась от меня, тихонько проскальзывали в те дома.

Мы вскоре перебрались на другую квартиру.

2. Детство

Помню, в детстве мне все удавалось, за что бы я ни взялся.

Позади нашего дома, в который мы переехали, был большой двор, отделенный от других дворов забором, и я чувствовал себя здесь полным хозяином. Я подобрал на улице маленького щеночка и начал его кормить. Щенок рос не по дням, а по часам. И постепенно превратился в такого длинного псину на коротких лапах, какого я никогда в жизни больше не видывал. Я назвал собаку Разбоем. Была она злая, даже свирепая, но я ездил на ней, как на лошади.

Однажды вечером к нам в окна застучали, да так, что чуть стекла не выбили. У нас в то время, вместе с моими сестрами, работали девушки-белошвейки: шили наволочки, простыни и т.д. Все высыпали во двор, отворили калитку и я крикнул: «Разбой!..» Пес выскочил на улицу и остановился перед бочкой, которая стояла под окном и в которую прыгнул со страху тот, кто стучал. Разбой стоял перед бочкой, рычал и ждал моих приказаний...

Я начал играть в альчики, и бросал их так метко, так ловко, что всех обыгрывал, а у мальчишек с нашей улицы выигрывал даже две-три копейки в день. Как-то раз я выиграл десять копеек. Мне завидовали...

Неподалеку от нашего дома была будка, из которой все брали воду, полоскали ведра, выплескивали воду на землю — постепенно здесь образовывался настоящий каток для детей. Коньков у нас не было, мы их выстругивали из болванки, а катались на одной ноге. Было весело. Но как-то раз на меня накинулись, крича: «Жиденок! Пархатый!» — и здорово поколотили. Я узнал их — это были мальчишки, с которыми я играл и которых обыгрывал в альчики... После этого мне расхотелось ходить на наш «каток».

Вскоре мы переехали на третью квартиру. Это был особнячок, окруженный фруктовым садом. Больше всего здесь было вишен, и когда по весне вишни цвели, сад наш бывал похож на сказку... Но напротив нашего дома находилась арестантская рота. Ходили арестанты в брезентовых куртках и брюках, на спине у них был пришит бубновый туз. Г олова бывала выбрита и прикрыта круглой чеплашкой, разумеется — не бархатной, а простой. Арестантов выводили в город на работу, они мели улицы, чистили снег. Мы, дети, их боялись, но они никого не трогали. Взрослые говорили, что их часто наказывают розгами, начальник захочет — и накажет любого... В те времена я, конечно, и думать не думал, что когда-то и мне предстоит познакомиться с тюрьмой...