Семейное дело - [53]

Медленно подошел поезд. Силин почти точно определил, где остановится восьмой вагон. Он не спешил подойти к дверям. Он знал, что первыми будут выходить самые нетерпеливые, и не ошибся: кто-то кому-то махал; тут же, у дверей, целовались, мешая выходить другим; замелькали чемоданы, сумки, букеты; из вагона повалили спортсмены в одинаковых сине-бело-красных костюмах, и Силин сразу словно бы отсеивал их. Когда у выхода появился немолодой мужчина в сером костюме, со значком 25-летия Победы, Силин уверенно шагнул к нему:

— Спиридон Афанасьевич?

— Он самый. А вы — Владимир Владимирович?

Они пожали друг другу руки. Силин еще раз оглядел его — чуть рыхлое лицо с мешочками под глазами, седеющие усики, и вдруг совершенно отчетливо подумал: я его где-то видел! Он мог голову дать на отсечение, что видел этого человека. И пока они шли к выходу, пока садились в машину, ехали в гостиницу, пока Свиридов заполнял гостевую карточку, Силина не отпускало ощущение, будто они когда-то виделись. Но только лишь в номере, когда Свиридов привычно разложил свои вещи, Силин спросил его:

— Мы не могли встречаться с вами раньше?

— Могли, — весело сказал тот. — Я здесь жил и учился до войны, отсюда ушел на фронт. Знаете, я и приехал-то в воскресенье специально. Хочу посмотреть город. Должно быть, это уже чисто возрастное. Когда человеку перекатывает за полсотни, начинается тоска по молодости. Впрочем, город, наверно, уже не узнать? Пока мы ехали, я не узнал ни одной улицы.

Силину казалось, что он вот-вот ухватится за какое-то смутное воспоминание, но оно снова и снова ускользало от него. Тоже, должно быть, чисто возрастное. И все-таки он был уверен, что где-то видел Свиридова. Но выяснять это сейчас было вовсе не к месту.

Он не ошибся в своих предположениях: Свиридов действительно приехал лишь познакомиться с предприятием. Никаких других целей и дел у него не было. Сегодня, в выходной, он будет бродить по городу. Силин предложил ему машину — тот отказался. Он будет ходить пешком. А вечером — что ж, вечером он охотно зайдет к Силину, спасибо за приглашение.

— Я по себе знаю, как одиноко бывает вечерами в чужом городе, — сказал Силин, протягивая свою визитную карточку.

И все-таки — где же я мог видеть его? Силин думал об этом неотвязно до самого вечера, и попытка вспомнить была неприятной, как давняя ноющая зубная боль.

Свиридов появился часов в восемь, поцеловал руку Кире, прошел по комнате, быстро, словно одним взглядом, оглядев ее. Стол был уже накрыт. Можно звонить Заостровцеву. Но Силин не спешил.

— Как вам показался город? — спросил он.

Свиридов печально улыбнулся. Города стареют медленнее, чем мы. Конечно, он нашел многое из того, что осталось в памяти. Даже кинотеатр «Радуга» на месте — он ходил туда бесплатно, благо по вечерам контролером работала одна знакомая студентка. А вот любимой студенческой столовой нет. Была такая на углу Цветочной и Максима Горького — теперь там новое здание с гастрономом внизу.

— Я помню эту столовую, — сказала Кира. — В сорок первом в дом угодила бомба.

— Там, сзади, еще была маленькая частная сапожная мастерская, — сказал Свиридов. — Не помню фамилии сапожника, но с нас, со студентов, он брал за работу сущие гроши.

— Коган, — кивнул Силин. — Его сын работает у меня заместителем начальника цеха. Впрочем, смешно говорить — сын. Уже лысый, седой человек.

Он позвонил Заостровцеву. Сейчас войдет Чингисханша и первым делом осмотрит стол, потом начнет обхаживать гостя, да так неуклюже, так подхалимски, что впору провалиться. Как-то Силин в шутку сказал Кире, что, когда приходит Чингисханша, ему хочется спрятаться под кровать.

— Да, — продолжал Свиридов, — город изменился. А вот в Липки я даже не пошел. Все новостройки похожи друг на друга. Что Черемушки, что Купчино в Ленинграде, что в Тагиле, что здесь…

— Липки сгорели тоже в сорок первом.

Пришли Заостровцевы, и разговор прервался.

Чингисханша появилась в удивительном наряде: на ней был какой-то восточный пестрый балахон до пят — вроде мешка с дырками для рук и шеи, и на шее висели монисты. Серьги в ушах оттягивали мочки. Ярко накрашенный рот, подведенные синей краской веки — все это вместе было ярким, безвкусным, и щуплый, бледный, с редкими волосами на темени Заостровцев терялся рядом с ней.

— Рада, рада познакомиться, — растягивая слова, сказала Чингисханша. Силин заметил, как в глазах Свиридова мелькнули сначала удивление, потом усмешка. — А завтра прошу к нам. У Киры слишком мало времени на кухню, она предпочитает полуфабрикаты, а я приготовлю настоящий плов и манты.

Кира покраснела. Чингисханша была верна себе. Вот так, сразу, смазать по физиономии — вполне в ее духе.

— К сожалению, приходится много работать, — сказала Свиридову Кира, оправдывая свой «покупной» стол. — А Гаэна Николаевна действительно отличная кулинарка.

— Меня обучала еще бабка, — сказала Чингисханша, усаживаясь первой. — У нас, на Востоке, даже в именитых семьях женщины не считали для себя зазорным уметь готовить.

Сейчас она скажет, что происходит из знатного княжеского рода, подумал Силин. И что ее папа был нашим послом, и что она сама отказалась от театральной карьеры ради мужа, а иначе давно была бы народной или заслуженной. Но, видимо, она решила оставить это на потом. Да и Заостровцев спас положение.