Семейное дело - [126]

— А что? — спросил Алексей. — Разве он по-своему не прав? Что будет, если все рабочие дружно побегут в инженеры?

— Я говорю не о всех, я говорю о тебе. Так вот, в вашей семье помаленьку родилось некое противодействие — мне. Скажи мне честно, что это? Зависть?

Он повернулся к Алексею всем телом и пристально поглядел на него. Странно, подумал Алексей. У него немигающие глаза. Как у Бешелева тогда, на собрании.

— Ерунда, — сказал он, — при чем здесь зависть? Меня всегда радовало, как ты шагал, и всех нас тоже. Но мы-то видим и другое — как перед тобой лебезят, тот же Бешелев… Он будто играет в Силина.

Он не договорил. Силин резко поднялся. Разговор не получился.

— Хватит, — сказал Силин. — Вы сами всегда портите себе жизнь. Удивительное желание — портить себе жизнь. Сначала этот уголовный брак…

— Какой брак?

— Брак твоего отца. Ты что же, ничего не знаешь?

Алексей тоже поднялся с корточек. Теперь уже он глядел в глаза Силину, не отрываясь.

— Ты должен рассказать…

Силин понял, что в запальчивости сболтнул лишку, но отступать уже было некуда, слово не воробей. Конечно, это было их дело — скрывать от сына ту историю. Силин разозлился. Они скрывали, а он должен расхлебывать? Ничего, не мальчик, не маленький — пусть знает.

— Николай женился на твоей матери, когда ее судили.

— За что?

— За растрату или халатность, теперь уже не помню.

Алексей выслушал это спокойно, пожалуй даже слишком спокойно. Силину показалось, что он улыбнулся. А может, и на самом деле улыбнулся, потому что, отвернувшись, сказал:

— Ну, это чепуха, конечно. Честнее матери и людей-то нет. Спасибо, что сказал. Я пойду, дядя Володя. Вы меня не ждите, я вернусь поездом.

— Как хочешь, — холодно сказал Силин, поднимая удочку.

Алексей уходил по берегу. Через два или три километра будет станция. Пусть едет на электричке. Силин досадливо передернул плечами: ну и характерец! Настроение было испорчено вконец, все сложилось не так: рыба не клюет, Алексей наговорил черт знает что и ушел, выходной день пропал, и даже шум реки, обычно успокаивавший, сейчас раздражал его своей монотонностью.

22. ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА

Смутные тревоги, подобие догадок, необъяснимое предчувствие какой-то беды начали преследовать Киру сразу после той встречи Нового года, той ночи, когда Силин не пришел домой. Объяснение, что испытание турбин идет по ночам, ненадолго успокоило ее: просто ей самой хотелось поверить в это и успокоиться. Но прошло какое-то время, и беспокойство вернулось.

Дома Силин был либо груб с ней, либо молчалив. Но если раньше Кире удавалось как-то успокаивать его, теперь все было иначе. Стоило ей подойти к мужу, привычно и ласково поднять руки, чтобы обнять его за шею, — Силин словно бы отшатывался. В этом еле уловимом движении было столько отчужденности, даже брезгливости, что Кира терялась. Никогда прежде ничего подобного не бывало. Ну, устал до чертиков, замотался человек. Столько неприятностей. Почти два года без отпуска. На рыбалку еле вырвался один раз и то приехал туча тучей. Она все искала, все пыталась найти для него какие-то оправдания и гнала от себя мысль, что дело не в этом, не только в его усталости…

В фабкоме на «Луче» ей предложили две путевки в Варну. Она позвонила на завод, трубку подняла Серафима Константиновна. Силина на месте не было — пошел по цехам. Но в самом голосе Серафимы Константиновны ей почудились какие-то незнакомые нотки — не то участия, не то соболезнования и бог знает чего еще. Это было уже совсем неожиданно. Теплый голос Серафимы, этого цербера в седых кудряшках! «Да, да, конечно, Кира Сергеевна, его обязательно надо куда-то увезти, вы совершенно правы. Да и вам тоже надо побыть с ним вместе побольше». В другую пору она, конечно, не обратила бы на такие слова никакого внимания, но сейчас за ними крылся какой-то особый смысл.

Ехать с ней в Варну Силин отказался наотрез.

— Во-первых, если я и поеду нынче куда-нибудь, то один. Понимаешь — один. Мы должны отдохнуть друг от друга. Ну а во-вторых, я еще раз прошу тебя не проявлять ненужную заботливость.

— Если не я, то кто же? — тихо спросила Кира. Она глядела в сторону. Она боялась увидеть его лицо, когда ему придется отвечать. — Нас с тобой, по-моему, только двое.

Силин не ответил — он закричал. Он стоял и кричал, что хватит этих дурацких разговоров, что ему только и не хватало всяких идиотских подозрений, что он, в конце концов, человек с обыкновенными человеческими нервами. Хватит! Он уедет в Малиновку, на заводскую базу отдыха, и будет жить там. Один! Куда, черт подери, она засунула желтый чемодан?

Кира сидела съежившись. Все, что кричал ей Силин, кричал, не думая о том, что слышно за стенкой, было непонятно и от этого обиднее вдвойне. Главное — за что? За то, что она действительно думает о нем, о его усталости, о его отдыхе? «Ненужная заботливость…» О каких подозрениях он говорил? Ах да: «Нас с тобой, по-моему, только двое», — вот тут-то он и взорвался!

Ладно. Пусть едет в Малиновку. Может быть, он действительно прав и в жизни иной раз неизбежно наступает такой момент, когда надо отдохнуть друг от друга. Ей не надо отдыхать от мужа. Она любила ездить с ним — не только в дома отдыха, а куда-нибудь на дальние озера, в глушь, и жить на берегу в палатке, чистить пойманную рыбу, бояться ночных шорохов и засыпать, прижавшись от страха к нему, такому большому, сильному и ничего не боящемуся…