Семейное дело - [14]
— Я в здравом уме? — спросила она унитаз.
Ну, что бы это ни было, этого заболевания явно нет в DSM IV. Мириам напрягала память, пытаясь припомнить медицинские лекции десятилетней давности. Это ни в коем случае не шизофрения. Симптомы вовсе не совпадали, и к тому же она не слышала голосов, не чувствовала загадочного присутствия кого-то постороннего. Это был всего лишь один-единственный случай отчетливой галлюцинации, очень живой и яркой, как…
Она уставилась на свои грязные брюки и свитер с высоким воротником.
— Кресло, — пробормотала она. — Если кресло пропало, то все это произошло на самом деле. Хотя бы часть.
Парадоксально, но мысль о пропавшем кресле дала ей зацепку. Оставляя мокрые следы, она отправилась наверх. Ее берлога была такой же, какой она оставила ее, только кресло исчезло, а возле застекленных створчатых дверей темнели грязные отпечатки. Мириам опустилась на колени, чтобы исследовать пол позади стола. И обнаружила там пару книг, упавших с полки за креслом, когда сама она опрокинулась, но в остальном никаких признаков чего-либо неожиданного не оказалось.
— Стало быть, это было на самом деле!
Неожиданная мысль подтолкнула Мириам, и она развернулась, а затем во весь дух понеслась вниз, в ванную, вздрагивая от испуга. Медальон!..
Он лежал в кармане ее брюк. С постной миной она осторожно поместила его на полку над раковиной, где он будет у нее на глазах, и снова залезла в ванну. «Понятно, я не схожу с ума, — подумала она, расслабляясь в горячей воде. — Все было на самом деле».
Час спустя она вышла из ванной, чувствуя себя куда лучше. Голова вымыта, волосы приведены в порядок, ногти тщательно подстрижены, остатки вчерашнего лака смыты, ноги слегка зудят от «укусов» бритвы, а кожа порозовела от жесткой щетки. И вообще она чувствовала себя отдраенной, будто сделала все возможное и даже больше, уничтожая все те слои грязи и паранойи, которые налипли на нее вчера. Было еще только время ланча, так что она вновь оделась: футболка, знававшие лучшие дни джинсы и пара старых теннисных туфель.
Головная боль и озноб затихали медленно, как это бывало при апатии. Мириам не торопясь спустилась вниз и бросила грязную одежду в стиральную машину. Затем налила себе стакан апельсинового сока и сварила порцию «быстрой» овсянки с изюмом, которую держала на всякий случай. Это навело ее на новые мысли, и, покончив с едой, она сразу направилась к лестнице, чтобы порыться в мрачном сумраке подвала.
Подвал был большой, прямоугольный. Печь, укрепленная на одной из стен, громыхнула, когда она ее задела. Бен оставил у Мириам множество вещей, а родители добавили сюда немало своих, и теперь одна стена была целиком заставлена стеллажами промышленного производства, на которых скопились самые разные предметы.
Вот — коробка, набитая ее старой одеждой, которую Мириам собиралась снести на благотворительную раздачу: здесь нет только подвенечного платья — оно не пережило того месяца гнева, когда она подавала документы на развод; обычные вещи, слишком незначительные, чтобы их исчезновение стало событием. Вон — старый рюкзак, из которого торчат клюшки для гольфа, их хромированные головки помутнели и покрылись пятнами ржавчины. Бен носился с идеей играть в гольф, рассматривая это как возможность продвижения по корпоративной лестнице. Здесь же пылились сломанная газонокосилка, старый-престарый компьютер Бена (вероятно, теперь уже музейный экспонат) и верстак с тисками, пилами, сверлами и прочим инструментом для работы по дереву и все еще сохранившимся странной формы кровавым пятном, памятью о неудачных попытках Бена стать «хозяйственным», «мужчиной в доме». А вон там, на высокой полке, — охотничье ружье типа дробовика и коробка с патронами. Оно принадлежало Моррису, ее отцу. Мириам с сомнением осмотрела его. Вероятно, ружьем никто не пользовался с тех самых пор, как, очень давно, отец принес его сюда, вернувшись с Запада, где провел несколько лет. Все, что знала об охотничьих ружьях она, могло уместиться на одной почтовой марке, очень крупными буквами, хотя Моррис и рвался научить ее пользоваться пистолетом или другим легким огнестрельным оружием. На память вновь пришли несколько разумных слов, оставшихся от тяжелой дисциплины под названием «Методы промышленного шпионажа», которую ей пришлось изучать пару лет назад, на курсах, куда ее отправили кадровики «Прогнозов инвесторам»: «Вы журналисты, а вовсе не оперативники, ведущие расследование. Вы не полицейские, поэтому никто из вас не рискует жизнью и старается избегать острых столкновений. Оружие превращает любой конфликт в смертельно опасный. Так что в своей профессиональной деятельности держитесь подальше от него!»
— Охотничье ружье… нет, — задумчиво пробормотала она. — Но тогда… Гм-м… Пистолет. — «Хватит уже разговаривать сама с собой».
— Я что, действительно думаю, что за мной начнут охотиться прямо здесь? — спросила она у старого холодильника, который глазел на нее, ничего не понимая. — Или все это мне просто снится?
