Семейная тайна - [18]

Шрифт
Интервал

Три женщины поддерживают друг друга, делятся тревогами, часто ужинают вместе. Они получили первое письмо от мужчин, в котором те без устали нахваливают свое пристанище и обещают очень скоро вызвать их к себе.

Симон чувствует себя центром женской компании. Он еще больше привязывается к матери, которая теперь принадлежит ему безраздельно. Хане очень одиноко в их квартире на авеню Гамбетта, так что она не находит мужества отказать Симону, когда ночами он забирается в широкую супружескую кровать. Он устраивается на половине отца, кладет голову на подушку Максима, крепко прижимает к груди плюшевую собачку. Каждый вечер маленький мужчина уступает место испуганному мальчику, который боится темноты. Хана растроганно наблюдает за тем, как прилежно засыпает сын. В его нахмуренных бровях, в решительно сжатых кулачках она узнает Максима. Муж — мужчина ее жизни, она уверена в этом больше, чем когда-либо. Всего через несколько дней она снова увидит его, прижмется к его сильному телу, разделит его ночи.

Доверчивая Хана, чье сердце открыто для всех, Хана, никому не отказывающая в поддержке и любви, испытывает смутное чувство вины. Ей стыдно из-за того, что возможная компания Тани не радует ее, а, напротив, воспринимается как угроза.

С того самого дня на стадионе в сердце Ханы живет тревога. Она восхищается Таней, но ее необузданная жажда жизни и броская красота пугают Хану, и отъезд невестки в Лион она воспринимает с облегчением. Хана часто думает о Роберте и каждый день боится плохих новостей. Скорее бы брат вернулся и забрал Таню отсюда!

Хана очень гордится тем, что способна управляться с делами и без Максима, она с радостью отказывает себе во всем ради Симона, отдает ему всю свою любовь и нежность. Она знает, что Максим будет ей за это благодарен.


Бедняжка Хана. Именно эта фраза пришла мне в голову, когда немного позже я увидел ее фотографии. Меня тронула ее раздавшаяся фигура, открытый взгляд светлых глаз, устремленный на Максима и полный такого безоглядного доверия… Взгляд, которому скоро суждено затуманиться, улыбка, которая погаснет под пулеметным огнем.

Хана наслаждалась мечтами о встрече с мужем, о новом счастье, которое ждет их в свободной зоне, — наслаждалась вплоть до второго письма. Стены ее маленького мира, дававшие ей силы и уверенность, рушатся одна за другой.


Операция держалась в строгом секрете. На рассвете весь Одиннадцатый округ Парижа был оцеплен полицией, на каждой улице и у выхода из метро стояли патрули. Стук в дверь, недоумение сонных обитателей. Едва оставляя время собрать первое, что подворачивается под руку, людей подгоняют, толкают в спину — когда ударом сапога, когда приклада. Их загоняют в переполненные автобусы. Каков их маршрут? Никто не знает наверняка, сведения противоречивы. Кто-то верит, что нацистская Германия создала еврейское государство — где-то на востоке или, может быть, на Мадагаскаре, какая-то новая Палестина. Менее наивные пытаются бежать, прыгают из окон, оставляют детей на попечение соседей, твердо зная, что больше их не увидят. Они знают, что обратной дороги нет.

Стоит Хане переступить порог магазина, как к ней бросается Эстер с рассказом об облаве. Новость облетает все окрестные лавочки, передается из уст в уста — все говорят, что с начала оккупации столь крупной облавы еще не было. Хана бегом кидается на улицу Ришар-Ленуар, где живут ее родители, и, найдя магазин запертым, а квартиру пустой, сразу понимает, что случилось худшее. Двери опечатаны. Соседи подтверждают, что родителей, вместе с сотней других обитателей квартала, забрали ранним утром.

Рушится первая защитная стена. Потрясенная, Хана возвращается на улицу Бург-л'Аббе и падает в объятия Луизы и Эстер. Захлебываясь рыданиями, как маленькая потерявшаяся девочка, зовет она Максима.

10

После второго письма из Сан-Готье Хана теряет всякую надежду. Мужчины пишут, что все готово к их приезду, живописные берега Крёза быстро вылечат женщин от тягот и лишений парижской жизни. Хана с трудом разбирает мелкий почерк Максима, и вдруг две строчки бросаются ей в глаза. Долгожданное письмо выпадает из ее рук. Таня только что присоединилась к мужчинам. Она вернулась из Лиона несколько дней назад. С приездом Симона и женщин почти вся семья будет в сборе, радостно сообщает Максим.

С грохотом рушится второй бастион. Хана покинула безопасное лоно родительской семьи, чтобы укрыться под крылом мужа, без него она — ничто. Ей кажется, что она сходит с ума. Родители оставили ее, и вот теперь очередь мужа — интуиция буквально кричит об этом. Хана прекрасно знает, почему невестка проделала столь неблизкий путь, и доказательства не нужны, она чувствует, что права в своих догадках. В глубине души Хана уже убеждена, что эта парочка будет вместе и ничто тому не помешает. Таня там, рядом с Максимом. Все перевернулось с ног на голову, и жизнь превращается в ад. Эстер и Луиза видят, как у Ханы искажается лицо, слабеют колени, она почти теряет сознание, беспомощно повисая на прилавке. Они читают письмо и понимают, в чем дело. Эстер поражена силой реакции Ханы и чувствует себя виноватой, ведь именно она дала Тане адрес в Сан-Готье.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.