Семейная тайна - [17]

— Ну и бедлам. Мне придется серьезно потолковать с твоей горничной. Теперь хорошую прислугу не сыщешь днем с огнем. — Она вынула из сундука стопку одежды и принялась развешивать в шкафу.

Ровена улыбнулась в ответ, хотя комок в горле стал больше.

— У меня нет горничной, у меня есть сестра.

Пальцы Пруденс путались в лентах, которые она пыталась завязать, но теперь ее улыбка показалась более искренней.

— Тогда почему бы твоей сестре не убрать кое-что лишнее, пока ты одеваешься к ужину?

Пруденс кинула ей простую белую хлопковую сорочку, Ровена развязала пояс, и капот соскользнул на пол. Она надела сорочку через голову и ловко поймала брошенные шелковые чулки.

— Я познакомилась с вашей кузиной, — продолжала Пруденс, не отрываясь от дела.

— И как она тебе?

Ровена натянула чулки и встала, чтобы Пруденс смогла надеть на нее легкий корсет. Все три девушки давно отказались от тяжелых утягивающих корсетов и предпочитали простые модели для верховой езды, благо те куда меньше стесняли движения. В итоге портным пришлось перешить большинство платьев, чтобы талия сидела как надо, но сестры Бакстон давно сообща решили, что возможность свободно дышать того стоит. Корсет с длинной прямой планшеткой насчитывал совсем немного косточек; Пруденс застегнула передние пуговицы, оправила бока и приступила к шнуровке на спине:

— Она мало что говорила, но ее заинтересовала фотография матери.

Ровена задержала дыхание, покуда Пруденс затягивала шнуровку.

— И что она сказала? — Ровена пристегивала чулки.

— Просто спросила, не моя ли это мать. — Пруденс пошарила в сундучке для обуви и достала пару черных французских туфель на каблуке. — Но вот что странно. Мне показалось, что она уже знала, кто это.

Пока Ровена надевала туфли, Пруденс разложила кругом на полу нижнюю юбку. Ровена ступила в центр, и Пруденс потянула материю вверх. Девушки годами помогали друг другу одеваться и знали, что делать.

— Почему странно? Разве твоя мама не служила здесь до замужества? Возможно, Элейн о ней слышала.

Ровена подняла руки, и Пруденс натянула на нее платье, затем проделала то же с кружевной верхней юбкой.

— Это и странно. С чего бы ей слушать про обычную горничную, которая служила здесь до ее рождения?

— Я не подумала. Ты права, — нахмурилась Ровена. — Я просто забыла, что мы не дома. Там мы прекрасно знали всех. А здесь, по-моему, не знают в лицо и половины своих людей.

— Вот и я о том же. — Пруденс наклонила голову и критически оглядела сестру. — Уложить тебе волосы?

Ровена помотала головой и присела за туалетный столик.

— Зачешу их назад и стяну в низкий узел. — Она глянула в зеркало и замялась. — Так непривычно: ты помогаешь мне одеваться, а я тебе — нет.

— По-твоему, они не оценят мое вечернее платье? — криво улыбнулась Пруденс.

Она закружилась по комнате, и Ровена ответила вялым смешком. Даже от мимолетной улыбки лицо Пруденс озарилось внутренним светом, и Ровена в который раз подивилась ее непониманию собственной красоты.

— По-моему, ты прекрасна в любом наряде.

Улыбка поблекла, а затем пропала.

— Но дело же не в нем? Даже если я буду в роскошном наряде от Пуаре,[7] они все равно не пустят меня за свой стол.

Ровена вертела в руках щетку для волос, чтобы не встречаться глазами с Пруденс.

— Прости, Пру. — Вот все, что она сумела сказать.

Она никогда не рассматривала свою семью под таким углом. Только сейчас она поняла, насколько отец оградил их от принятых в Саммерсете обычаев, ныне вдруг представших во всей красе. Однако он никогда не скрывал от дочерей прочую правду жизни — к чему утаивать глубину высокомерия и предвзятости, царивших в подобных Саммерсету местах? Потому что ему нравилось здесь, сообразила Ровена. Отец видел изъяны и понимал, что дочери не примут таких порядков, но все же хотел, чтобы они ценили красоту, достоинство и элегантность его обожаемого дома. Ровена поморщилась, вновь вспомнив о нетерпимости, которую выказала по отношению к Пруденс даже легкомысленная Элейн.

— Я очень сожалею, Пру, — повторила она.

— Я знаю. — В наступившей тишине, казалось, звенели невысказанные слова. — Пойду помогу одеться Виктории.

Ровена кивнула и повернулась к зеркалу. Скрутила волосы в пучок и беспорядочно воткнула гребни из слоновой кости и перламутра. Если ее прическу не одобрят, пусть отправляются к чертовой матери. Она оказалась здесь не по своей воле. Она не выбирала ни кончины отца, ни семьи, в которой полно несносных снобов.

— Тогда почему я чувствую себя виноватой? — спросила Ровена у зеркала.

Она извлекла из шкатулки изящное жемчужное ожерелье, передумала и выбрала простой золотой медальон, подарок отца. Не находя себя покоя, Ровена решила спуститься в гостиную, хотя до обеда еще оставалось время.

Из комнаты Виктории донесся смех Пруденс. Сестра с присущей ей пылкостью занималась очередной веселой чепухой: читала стихи, заменяя слова. Виктория могла расшевелить кого угодно. Ровена уже собралась войти, но остановилась. Ее не покидало чувство, что девушки, пусть это и несправедливо, во всем винили ее, и она решила не омрачать их веселье. Видит Бог, они нуждались в этом.

Элейн уже расположилась в гостиной, когда явилась Ровена.