Семейная реликвия - [6]

Грачев молча вытащил деньги, отсчитал несколько бумажек, протянул Ибраеву.

— Ты серьезно? — тихо спросил Нурпеис.

— Так точно!

— Ну что ж... Куда брать?

— До Рязани. Там у меня тетка живет.

Нурпеис укатил, а Грачев поехал к колодцу.

На следующий день утром он запряг лошадей в водовозку и под уздцы подвел их к кухне.

— Синица, сама езжай.

— А ты?

— Мне нужно в контору, — и он решительно зашагал от кухни.

Синица закричала:

— Ты с ума сошел! Кто же будет обед готовить? Нельзя мне ехать, слышишь? — И вдруг закончила тревожно и тихо: — Юра, не дури, слышишь?

Но Грачев не хотел ничего слышать. Он шел пешком, чтобы избежать излишних вопросов дотошных шоферов. Нещадно палило солнце. Пылили дороги. Рябило в глазах.

В конторе было безлюдно, и Грачев обрадовался: не будет встречи с директором. Очкастый дядька и рта не успел раскрыть, как сержант припер его к стенке:

— Обратно в часть вызывают. Не имеете права отказывать в увольнении.

И дядька сдался без боя. На прощание он даже пожелал Грачеву новых успехов в боевой и политической подготовке.

В бригаду Грачев возвращался после обеда. Шагал по пыльной дороге и насвистывал старую добрую строевую песню: «Дальневосточная, даешь отпор!» Но на душе было противно. Все-таки сбегает. Да еще наврал.

На полпути между озером и бригадой он увидел свою водовозку. Она одиноко стояла на обочине дороги, у копны сена. Лошади, опустив голову, отхлестывались от слепней. Как они очутились здесь? Грачев подошел. У копны лежала незнакомая женщина и тихо стонала. Лицо ее, бледное и потное, кривилось от боли.

— Что с вами?

Женщина дико взглянула на него, кусая губы.

— Уйди, бесстыжий! — закричала она громко, по-бабьи, а потом зажала рот ладонью, заглушая этот утробный крик.

Только тут Грачев заметил темные пятна на бледном лице и все понял. Он испугался. Чем он мог помочь ей? Что нужно делать?

— Воды, — прошептали спекшиеся губы. — Воды, милый.

И тут в голове у Грачева мелькнула догадка: это и есть Евдокия Павловна, тетя Даша, бывший водовоз бригады.

Так вот почему она больше не могла возить воду! И все-таки возила, возила почти до самого срока, до самого последнего дня. И сегодня снова встала в строй, заменив дезертира.

...Грачев настегивал лошадей так, будто ехал по боевой тревоге. Стоя во весь рост и размахивая солдатским ремнем с тяжелой металлической пряжкой, он мчался к озеру. Вот и вымахнул ослепительный блеск степной воды. На полном скаку, взметая фонтаны брызг, Грачев влетел в озеро.

Вода, та вода, которую он проклинал все время и которую он вез сейчас для тети Даши, была такой драгоценностью, с которой не могло сравниться ничто в мире. Каждую каплю ее он готов был понести в ладонях, лишь бы там все кончилось хорошо.

И он успел. У копны уж хлопотала невесть откуда взявшаяся Синица. Евдокия Павловна терпела последние свои муки, и Грачев отошел в сторонку. Потом раздался звонкий ребячий крик, и Евдокия Павловна стихла.

— Живой? — окликнул Грачев через плечо.

— Живой! — ответила Синица.

— Кто?

— Мальчишка!

И Синица опять что-то стала делать там, а Грачев в бессилии опустился на жесткую щетину жнивья. Что-то перевернулось в нем, и он увидел себя словно со стороны. Как же так? Он считал себя униженным и растоптанным, а тетя Даша совсем и не думала про это — скромно и терпеливо несла свою ношу. Да и какая же это ноша? Ведь вода — жизнь. Почему же он не понимал этого? И почему он думал, что только на границе настоящая жизнь, а здесь псе скучно и неинтересно?

Вдали показалась и вскоре приблизилась знакомая полуторка. Нурпеис Ибраев выскочил из машины, кивнул Грачеву и подошел к Синице:

— Как же она, прямо в поле, понимаешь...

Синица ответила шепотом:

— Целый день воду возила. Вот и получилось...

Нурпеис, зло блеснув глазами, подошел к Грачеву. Тот поднялся, встал навытяжку, чувствуя, что минутой назад в нем родился другой, новый человек. Не глядя на него, Нурпеис протянул железнодорожный билет:

— На, до самой Рязани.

— Ты опоздал, друг, — сказал Грачев.

— Почему опоздал? — удивленно посмотрел на него Нурпеис. — Ничего не понимаю!

— Раньше я тоже не понимал, — коротко ответил Грачев, но билет все-таки взял

5

С тех пор прошло три года. И вот я держу этот железнодорожный билет в своих руках. Коричневый кусочек картона с обозначением стоимости, станции отправления и станции назначения. Его так и не коснулись щипцы контролера. Он пролежал все это время в семейной шкатулке Грачевых вместе с какими-то бумажками, старыми пуговицами и прочей мелочью.

Вытряхнув все это на стол и подав мне билет, жена Грачева Тамара с усмешкой заметила:

— Может, и про остальное описывать будете? — и она засмеялась, вскинув на меня свои зеленоватые озорные глаза. Да, Синица оставалась Синицей.

Сам Грачев помалкивал, смущенно поглядывая то на жену, то на билет в моих руках. А я смотрю на этот билет и думаю: «Много бывает разных семейных реликвий, а такой — цены нет».

1960 г.