Семейная могила - [18]

Вторая причина заключалась в том, что все это время она была в спортивном лагере со своим новым возлюбленным, Магнусом, который готовился к олимпийским играм для инвалидов. Несмотря на то что Магнус был прикован к инвалидному креслу, в последнее время он раззадорился, как испанский петух, — бронзовая медаль его, видите ли, уже не устраивала, теперь он, ни много ни мало, метил на новый олимпийский рекорд! Правда, Мэрта сама была виновата — за какой-то год она превратила безвольного нытика, преисполненного жалости к себе, в спортсмена с неуемными амбициями. Это она внушила ему, что нет ничего невозможного, и теперь отступать было некуда.

— Ты подумай, — вздыхала она, — раньше мы часами валялись в постели. С руками-то у него все в порядке — то, что он потерял, лишившись ног, с лихвой компенсировалось ловкостью пальцев, как любил говаривать он. Разговаривали, вспоминали, как я вернула его к жизни… Вот черт! И что нам не лежалось? Нет, слишком уж все хорошо было! Зато теперь только и вижу его, когда помогаю принять душ после тренировки, а со своими гантелями он возится больше, чем со мной!

Правда, тут она кривила душой, она безумно гордилась всем, чего с ним добилась.

И вот как-то раз весенним вечером мы сели в машину и рванули за город смотреть мою усадьбу.

— Что-то ты устало выглядишь, чучело ты беременное! — добродушно произнесла она.

Я не сразу сообразила, что на это ответить, и она пристально посмотрела мне в лицо.

— Ты что, и правда думаешь, что я завидую твоему ребенку? — спросила она. — Моему будущему крестнику?

И в этом вся она — прямота и искренность. Просто камень с плеч!

— А кто, интересно, тебя уговаривал дать шанс твоему работяге, пока ты все ныла, какие вы разные? Так что с тебя причитается: обещай, что я могу рассчитывать на стол и кров в твоем доме на закате моей жизни… Когда Магнус решит предпринять кругосветное путешествие в одиночку, а потом покорить Эверест. Я буду выгуливать ваших внуков, рассказывать им скандальные истории твоей жизни и травить байки про привидения, которые еще долгие годы будут не давать им спать. На то и нужна крестная мать!

Я пожаловалась, что меня мучают угрызения совести за то, как я обошлась с Анитой, и поделилась опасениями, что мне еще предстоит за это заплатить. Должно быть, со стороны это выглядело уж как-то слишком смиренно — эдакая кающаяся грешница, образец добродетельности, — потому что Мэрта тут же перебила меня.

— Конечно, заплатишь! — сказала она. — There is no such thing as a free lunch![5] Из-за своей совестливости ты теперь будешь стараться дать своему работяге все то, с чем Анита справлялась куда лучше тебя, потому что тебе будет казаться, что ты его этого лишила. Но главное, постарайся все же остаться той женщиной, в которую он влюбился, предпочтя ее Ангелу Домашнего Очага. Представляю, как тебе придется попотеть! Я тебе не завидую! Ну разве что твоему животу, но с этим тебе придется смириться! Все, поговорим о чем-нибудь другом!

В четверть седьмого она вылезла из машины во дворе усадьбы, как раз когда Бенни вышел из коровника. В половину седьмого они уже были влюблены друг в друга, насколько можно быть влюбленным безо всякого намека на секс. Скажем, как сводные брат с сестрой. А я вздохнула с облегчением.

20. Бенни

В какой-то момент дела у меня пошли наперекосяк. А все из-за этой чертовой заявки, которую я неправильно заполнил и вроде как получил больше денег, чем следовало. Ну так я ведь наверняка и в другую сторону не раз ошибался, что-то на это никто никогда не жаловался!

А казенные письма все шли и шли, одно грознее другого, я уж и не знал, к кому обратиться за помощью, да и некогда было, как раз весенняя страда началась. Потом-то я понял, что, сам того не замечая, ходил все это время мрачнее тучи. Потому что как-то вечером Дезире не выдержала и произнесла сухим тоном:

— Знаешь, можно ведь и квартиру снять!

— Кому? — удивленно спросил я.

— Мне, конечно. Я же вижу, что ты уже жалеешь!

— О чем ты, Дезире? — не понял я. Стряхнув с себя оцепенение, я уставился на нее.

Мы сидели за обеденным столом, только что отужинав рыбными палочками с картофельным пюре из пакетика. Вообще-то Дезире умеет готовить, особенно когда дело касается всяких там навороченных французских супов, но она так уставала по вечерам, возвращаясь домой из города с животом, покоящимся на руле, что я только помалкивал.

Я вдруг заметил, что Дезире разломала пишущую ручку на мелкие-мелкие кусочки, измазав все руки синей пастой. Она уставилась на скатерть.

— Бенни, думаешь, я ничего не замечаю? Ты уже две недели со мной словом не обмолвился, лежишь по ночам и пялишься в потолок, даже за столом на меня не смотришь. Наверное, думаешь, что если бы остался с Анитой, то каждый день приходил бы из коровника к накрытому столу с домашними сардельками. А тут весенняя страда, а я трактор водить не умею, даже если бы живот не меша-а-а-л!

И тут она разрыдалась!

Я совсем растерялся. Рыдающая женщина в моей кухне, и наверняка это я в чем-то виноват! Мне кажется, в мужской хромосоме есть какая-то молекула ДНК, которая превращает здоровых мужиков в жалких щенков, виляющих хвостами при виде плачущей женщины. Нам сразу хочется ползать в грязи и лизать им ноги либо перевернуться на спину, подставляя горло. А у меня и вовсе никакого иммунитета нет — мать никогда при мне не плакала, да и Анита тоже. Ну разве что в самом конце.