Семейная книга - [54]

— Пожалуйста.

Создалась крайне напряженная ситуация, почти безвыходная, если рассматривать ее в гуманитарном аспекте. О чем-то подобном сказано в Талмуде: один будет стричь, а другой падет на меч.

Я выбрал Машиаха.

Только я уселся в его кресло, как сразу же пожалел об этом. Увидев, что фортуна повернулась лицом к Машиаху, Тадеуш побледнел так, что его нельзя было сравнить даже со стенкой. Он тихонько повернулся и удалился в направлении женского зала. Через некоторое время я услышал оттуда звуки рыданий. Я притворился, что не слышу, но чувствовал себя отвратительно. Сейчас он пойдет домой, и голодные дети, лишенные куска хлеба, обступят его:

— Папа, почему ты плачешь?

И Тадеуш скажет:

— Он… выбрал… его…

Машиах тоже очень нервничал и срезал мои волосы наголо.

* * *

После этого случая я с большим нетерпением ждал, когда моя грива отрастет, ибо всем сердцем стремился компенсировать нанесенную Тадеушу жгучую обиду. Перед тем как позвонить, я несколько раз прошел мимо стеклянной двери и не зашел, пока не убедился, что все внутри чрезвычайно заняты и лишь Тадеуш зевает от безделья. Я опрометью бросился внутрь, к свободному креслу нового репатрианта, но тут меня постигла жуткая неудача. Внутри помещения притаился один маленький мальчонка, которого я не заметил с пункта наружного наблюдения; он-то и бросился к креслу Тадеуша, овладев им прямо перед моим носом.

Создалась патовая ситуация. Машиах натачивал свою бритву медленными движениями и не отрывал от меня глаз. А Тадеуш наклонился над своим креслом, и было видно, что давнишнее поражение по-прежнему гнетет его. Эта змея Гриншпан делал вид, что все происходящее его совершенно не касается…

Я ожидал на скамейке, охваченный паникой: кто же закончит раньше — Тадеуш или Машиах? Если Машиах вновь меня выиграет, то репатриант будет просто сломлен окончательно. Говорят, что в монастыре Санта-Катарина есть одна монашка, которая была некогда известной парикмахершей на улице Маза…

Судьба моя висела на волоске. В конце концов марокканец выиграл. У мальчика, попавшего в руки Тадеушу, оставалось еще несколько волосков на верхнем ярусе, когда Машиах отпустил клиента на свободу…

— Господин, — тут же обратился он ко мне, — прошу!

Меня объяла духовная мощь, о которой я даже не подозревал.

— Спасибо, я подожду, пока он закончит…

Лицо Тадеуша озарилось внезапной радостью, а Машиах вздрогнул и схватился за ручку кресла. Его глаза трепетали, как птицы, раненные в сердце.

— Но ведь… — бормотал он, — я уже закончил… Ну что же это…

В эту минуту Тадеуш отослал ребенка. Мы остались одни.

* * *

Никогда раньше я так отчетливо не ощущал, что человек — лишь бессильная игрушка в руках судьбы. Мне казалось, что эта история закончится убийством, и никто не будет виновен, как в древнегреческой трагедии. Напряжение достигло пика. Кончики усов репатрианта изогнулись, нос покраснел. Было ясно, что, если я сделаю опрометчивый шаг к креслу Машиаха, Тадеуш грохнется на пол, произведя неприятный шум.

Машиах сжигал меня взглядом, и в руке его сверкала оголенная бритва… Он очень страдал, ведь он положил на это ремесло всю свою жизнь.

Гриншпан в напряженной тишине считал деньги, повернувшись спиной к нам, и лишь сейчас я заметил, что его плечи дрожат. Его безразличие было лишь маской. Он всегда меня любил, только не показывал этого.

Меня охватила странная слабость.

— Мне все нравятся… — пробормотал я, — решайте вы сами… между собой…

Они не двинулись с места. Лишь Гриншпан медленно протянул руку назад и открыл горячий кран. Три пары глаз кричали:

— Выбери меня!

В моей голове мысли гонялись одна за другой крупными прыжками. Может, предложить им компромисс, чтобы они стригли меня втроем, или сыграть в русскую рулетку — один будет меня стричь, остальные покончат с собой? Только не это безумное напряжение, только не это страшное молчание…

Мы стояли не двигаясь минут двадцать. Может, полчаса. Тадеуш уже рыдал.

— Ну, — просипел я, — может, решите?

— А нам все равно, — ответил Машиах хриплым голосом, — кого вы захотите… господин…

Они продолжали смотреть на меня. Я подошел к зеркалу и провел пальцами по внезапно поседевшим волосам. За этот час я постарел на две недели. Решение возникло словно бы само по себе. Я смылся из парикмахерской без единого слова, звонок холодно прозвенел на прощанье. Больше я туда не возвращался.

С тех пор я перестал стричься вообще. Ращу длинные волосы, как у хиппи. Возможно, что все их движение началось здесь, в парикмахерской с тремя парикмахерами.

Из дневника израильского педагога

13 сентября

Сегодня я начал карьеру в сфере образования, заменив удравшего учителя начальной школы. Ощущение потрясающее. Под моим руководством целый класс, юные израильтяне и израильтянки — симпатичные и немного колючие. Они — наше будущее, сырье в руках творца. Директор школы долго со мной беседовал перед тем, как я зашел в класс. Он предупредил, чтобы я не ввязывался в конфликты с учениками, ибо они очень чувствительны по отношению к новым преподавательским силам.

Я сказал ему:

— Господин, для меня преподавание — это не заработок, а цель жизни!

Это было ясно с самого начала. Когда мне сказали о размере зарплаты, я думал, они шутят. Оказалось, нет. Ничего, затянем пояса, будем работать, бастовать, как-нибудь справимся. Все будет хорошо. Главное — молодежь.