Семейная книга - [34]

Телефонокинез. Перемещение людей посредством намыливания.

Жена утверждает, что я говорю глупости и никакой телепатии в этом нет: никто не звонит из-за того, что я в душе. Наоборот, я чувствую, что мне должны позвонить, и начинаю намыливаться. Все-таки существует взаимовлияние. Я никогда не забуду, к примеру, ту самую ночь тринадцатого числа месяца хешван, когда я просиживал часами как на раскаленных булавках, ожидая звонка. Я так нервничал, что готов был на стенку лезть. И утром жена решила меня пожалеть.

— Попробуй, — сказала она слабым голосом, — попробуй все-таки душ…

Терять мне было нечего. Я разделся, открыл горячую воду (холодная для целей телепатии не годится) и стал тщательно намыливаться. Как только я добрался до спины — раздался долгожданный звонок из Лондона.

Я думаю, что я — очень хороший медиум. Внезапно, особенно в летние месяцы, наступает момент, когда я ощущаю непреодолимое стремление позвонить кому-нибудь, не осознавая почему. Я подхожу к телефону как лунатик, и горячая волна прокатывается по позвоночнику туда и обратно:

— Шайке дома?

— Да, но он в душе…

Телефонокинез. Теплая волна прокатывается по мне, когда Шайке намыливается. Удивительно то, что контакт устанавливается не от собственно душа и в большинстве случаев не от общего намыливания, а от намыливания спины.

Я проводил множество экспериментов. Я густо намыливал ноги — ничего, грудь — почти ничего, спина — дзинь-дзинь.

Я рассказывал об этом узкому кругу друзей, и большинство из них подтвердило мои наблюдения. Выясняется, что, когда по-настоящему хороший медиум заходит в ванную, в определенных точках земного шара люди встают со своих стульев и, не отдавая себе отчета в том, что с ними происходит, объятые странным чувством, начинают звонить ни с того ни с сего по определенным номерам. Почти никакой эффективной защиты от этого явления нет. Однажды я обнаружил в супермаркете цветной пакет с надписью: «Мыло без мыла» и сразу же возложил много надежд на этот новейший материал. Если это не мыло, подумал я, значит, не должно быть и телефонокинеза. Однако действительность опрокинула мои предположения. Как только я дошел до спины, прозвенел звонок — с той же неизбежностью, как день приходит после ночи. Ибо не мыло играет определяющую роль, а намыливание.

* * *

Ваш покорный слуга, по-видимому, последний телепат в стране. Я уж было подумал передать себя для научных опытов, но опасаюсь газетной шумихи. Уже и так достаточно людей надо мной смеется. Только вчера мне позвонил один из неверующих в мылотелепатию, молодой лектор по физике.

— Уважаемый господин, — посмеивался он, — да будет вам известно, что я уже четверть часа намыливаю себе спину и никаких звонков нет…

— Вода горячая?

— Кипяток. Я уже дважды мыло менял.

— Может, с телефоном что-то?

— Телефон у меня исключительный, — продолжал насмехаться собеседник, — так где же ваша телепатия?

— Не знаю, — ответил я, вконец сломленный, вытер телефонную трубку от мыльной пены и вернулся под душ.

Эйтан-вундеркинд

Я обожаю посиживать в послеобеденные часы в сквериках, потому что там никого не бывает в зимние месяцы и никто не мешает мне читать собрание приложений к субботним газетам. Примерно позавчера я надежно уселся на скамейке и с удовлетворением отметил, что вокруг нет ни души. Однако радость моя была преждевременной. Пока я был погружен в приложения, появился еврей, какие часто бывают в сквериках, прошел мимо всех скамеек, обратился ко мне и спросил:

— Можно?

— Пожалуйста, — ответил я голосом, лишенным всяческой убедительности, но мой сосед удовольствовался малым и уселся на другом конце скамьи. Я явственно ощутил, что этим наша борьба не закончится, и ради сохранения безопасности погрузился в чтение по уши и даже стал записывать на полях газеты свои точные замечания, дабы моему соседу сразу стало ясно, насколько я нуждаюсь для своих регулярных занятий в покое и тишине и в том, чтобы неизвестные личности не задавали мне никаких вопросов типа, как часто я посещаю скверы, или женат ли я, и сколько у меня денег, и что я думаю о правительстве.

По-видимому, сосед почувствовал мое желание уединиться, так как перескочил через львиную долю положенных в таких случаях вопросов и перешел сразу к концу беседы. То есть сунул мне под нос шесть фотографий и заявил:

— Эйтан. Тринадцатого декабря ему исполнилось семь лет.

Я нехотя перебрал фотографии. Дважды, когда Эйтан строил рожи, я дружелюбно улыбнулся и вернул отцу всю фотовыставку. Затем я тут же вернулся к своим делам и погрузился в приложения, хотя уже знал, что это меня не спасет.

— Эйтан — очень здоровый мальчик. Здоровый — и не более того, — поведал мне сосед первую порцию информации, — многие родители становятся просто смешны, когда начинают возносить хвалу своим довольно посредственным детям. Я же, напротив, не боюсь сказать вам, господин, что Эйтан — ребенок обычный, и не более того. Никаких особых способностей у него нет, наоборот, в нем до такой степени нет ничего особенного, что я вчера сказал жене: «Я тебе говорю, Агнес, это что-то необыкновенное, это уникальное явление, чтобы до такой степени в этом маленьком ребенке не было ничего особенного». Разумеется, это не значит, что ребенок — гений, но все же он — необыкновенный ребенок…