Семейная картина - [5]
Степанида Трофимовна. Э, батюшка, без церемонии… (Наливает.) Как делишки?
Ширялов (берет чашку). Слава богу, Степанида Трофимовна, помаленьку. Одно у меня горе: Сенька совсем от рук отбился. Что ты будешь делать? Ума не приложу. То есть истинное наказание божеское.
Антип Антипыч. Что, закутил?
Ширялов. Нет, хуже, Антип Антипыч, хуже. Как бы запивал, так бы еще не велика беда, сударь ты мой: много ли он пропьет? А то мотает не в свою голову. Вот, матушка Степанида Трофимовна, детки-то нынче!
Степанида Трофимовна. А сам ты, Парамон Ферапонтыч, виноват; избаловали вы мальчишку так ни за копейку. Вы бы ему с малолетствия воли-то не давали, а уж теперь поздно. Пусть бы с молодцами в город бегал, приглядывался да руку бы набивал, так бы лучше было.
Ширялов. Ах, матушка Степанида Трофимовна! Ведь он у меня один. И то подумаешь: надо малого в люди вывести. Нынче, матушка, не то время, как мы бывало: играешь до осьмнадцати лет в бабки, а там тебя женят, да и торгуй. Нынче неученого-то дураком зовут. Ишь ты, все умны стали. Да и то, Степанида Трофимовна, ведь у нас состояньице порядочное, бог благословил. Что хорошего станут говорить, что от этакого, мол, капитала одного сына воспитать не мог? Да и хуже-то других быть не хочется. Послышишь: тот сына в пиньсион отдал, другой отдал, тот в Коммерческую акедемию. Вот и свезли Сеньку в пиньсион. За год вперед деньги отдал. А он месяца через три, сударыня ты моя, убег аттедава. Стали дома учить, учителя нанял дешевенького. Учитель какой-то оглашенный попался, вовсе не путный, сударыня ты моя! Сенька-то выпросит у матери деньжонок, да с учителем-то либо в трактир, либо к цыганкам в Марьину рощу[5] и закатятся… Прогнал учителя, прогнал, да вот теперь и маюсь с Сенькой-то. То есть господи! господи! что это нынче за люди стали, так, какие-то развращенные!
Антип Антипыч. Выучил на свою голову. (Смеется.)
Ширялов. Да что! поминутно плачу за него, поминутно: тому сотню, тому две; портному тысячу рублей недавно заплатил. Легко ли дело! да я в десять лет на тысячу-то рублей не изношу! А у него фрак — не фрак, жилет — не жилет. То есть истинно по грехам бог наказывает! (Почти шепотом.) Однех перчаток прошлую зиму на триста рублей забрал — ей-богу, на триста!
Степанида Трофимовна. А! батюшки!
Антип Антипыч. Вот голова-то!
Ширялов. Да ведь вот что: везде ему верят, — знают, что заплачỳ. В трактире в каком-то тысячи четыре должен. Тут никакого капитала не хватит… (Пьет чай молча.) Что, Антип Антипыч, сказывал я тебе или нет?
Антип Антипыч. Про что?
Ширялов. Про армянина.
Антип Антипыч. Нет; а что?
Ширялов. Комедия, сударь ты мой! (Смеется, подвигается и говорит шепотом.) Вот наехал, государь ты мой, в прошлом году этот армянин. Продал шелк; завертелся туды-сюды, вот не плоше Сеньки моего. Стали в городе поговаривать, что, мол, тово. А у меня, сударь ты мой, векселей его тысяч на пятнадцать. Вижу, дело плохо. Уж в городе, брат, не сбудешь: нет, сметили. Вот приезжает наш фабрикант. У него фабрика-то на городу где-то.[6] Я поскорее к нему, пока не прослышал. Что ж, сударь ты мой! все и спустил без обороту.
Антип Антипыч. Ну, что ж? как же?
Ширялов. Да двадцать пять копеек! (Смеется.)
Антип Антипыч. Что ты! Вот важно! (Смеется.)
Ширялов. А вот Сенька не таков… нет, сударь ты мой, не таков, не таков… Уж истинно бог в наказание послал. Компанию водит бог знает с кем, так, с людьми, не стоящими внимания (ставит чашку на стол), внимания не стоящими…
Степанида Трофимовна. Выкушайте еще.
Ширялов. Нет, матушка, не могу; увольте, Степанида Трофимовна!
Степанида Трофимовна. Без церемонии.
Ширялов. Нет, матушка, не могу, право, не могу. (Кланяется.)
Степанида Трофимовна. Ну, как хотите. А можно бы еще.
Ширялов. Право, не могу. (Встает и кланяется.)
Степанида Трофимовна. Дарья! убирай чай.
Входит Дарья и убирает чай.
Прощайте, батюшка, Парамон Ферапонтыч!
Ширялов. Прощайте, матушка.
(Целуются.)
Степанида Трофимовна. Заходите почаще, не забывайте.
Ширялов. Ваши гости, матушка Степанида Трофимовна, ваши гости.
Антип Антипыч. Да вы, маменька, велели бы нам водочки, што ли, да закусочки, ну да там мадерцы, што ли. Что ж, брат, выпьем. Что за важность!
Степанида Трофимовна уходит.
Ширялов. Ох, не лишнее ли это будет, Антип Антипыч? не лишнее ли?
Антип Антипыч. Что за лишнее! Ничего. Что за важность!
Ширялов. Так вот, сударь ты мой, дома не живет, в городе не бывает. Что ему город! Он, сударь, и знать не хочет, каково отцу деньги-то достаются. Пора бы на старости мне и покой знать; а расположиться, сударь ты мой, не на кого. Вот недавно сам в лавку сел, а уж лет пятнадцать не сидел. Дай-ка, думаю, покажу разиням-то своим, как торговать-то следует. Что ж, сударь ты мой… (Подвигается.)
Приносят вина.
Антип Антипыч. Ну-ка, выпьем, брат!
(Пьют.)
Ширялов. Завалялась у нас штука материи. Еще в третьем году цена-то ей была два рубля сорок за аршин. А в нынешнем-то поставили восемь гривен. Вот, сударь ты мой, сижу я в лавке. Идут две барыни. Нет ли у вас, говорят, материи нам на блузы, дома ходить? Как, мол, не быть, сударыня. Достань-ка, говорю, Митя, модную-то. Вот, говорю, хорошая материя. А как, говорит, цена? Говорю, два с полтиной себе, а барыша, что пожалуете. А вы, говорит, возьмите рубль восемь гривен. Слышишь, Антип Антипыч, рубль восемь гривен? Помилуйте, говорю, да таких и цен нет. Стали торговаться: два рубля дают. Слышишь, Антип Антипыч, два рубля!
