Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы - [279]

Подошла помощница миссис Бэйли.

— Я так рада вас видеть, миссис Шеридан, — сказала она. — Мы боялись, что вы нездоровы. Сегодня, как только начался урок, пришел мистер Шеридан и увел ваших дочек. Он сказал, что увозит их из города, и мы подумали, не заболели ли вы. Нам показалось, что он очень расстроен.

Она улыбнулась и отошла.

Румянец сбежал с лица миссис Шеридан, и оно потемнело. Она словно разом состарилась. В зале было жарко, и мистер Брюс повел ее к выходу, на улицу, где их обдал свежестью зимний вечер, — вел под руку, поддерживал, иначе она бы упала.

— Все обойдется, — опять и опять повторял он, — все обойдется, милая, все обойдется.

ХИМЕРА

Когда я мальчишкой ходил в цирк, там показывали номер под названием «Сестры Тревизо, Мария и Розита». Розита балансировала на голове у Марии, и так, макушка к макушке, они делали круг за кругом по арене. У Марии в результате этого труднейшего упражнения были короткие мускулистые ноги и смешная походка, и всякий раз, когда моя жена удаляется от меня, я вспоминаю Марию Тревизо. Моя жена — крупная женщина. Она — одна из пяти дочерей полковника Бойсена, политического заправилы из Джорджии, бывшего в свое время другом Калвина Кулиджа. Он семь раз побывал в Белом доме, и у моей жены имеется подушка в форме сердца с вышитыми на ней словами «НА ПАМЯТЬ», которую миссис Кулидж не то подарила миссис Бойсен, не то даже сшила своими руками.

Мой брак оказался до крайности несчастливым, но у нас трое прекрасных детей, и мы стараемся как-то сохранить семью. Я, как и остальные, делаю все, что положено, а положено мне, между прочим, подавать жене утренний завтрак в постель. Я стараюсь соорудить ей завтрак повкуснее, потому что иногда это повышает ее настроение, в общем-то почти всегда ужасное. Вот хотя бы на днях, когда я вошел к ней с подносом, она уткнулась лицом в ладони и расплакалась. Я глянул на поднос — нет ли каких упущений. Завтрак был первый сорт: два крутых яйца, кусок пирога и кока-кола с джином. Все это она любит. Готовить бекон я так и не научился. Яйца были как будто свежие, тарелки чистые, и я спросил, что с ней. Она отняла руки от лица — а лицо было мокрое от слез и глаза страдающие — и ответила с интонацией семейства Бойсен:

— Не могу я больше, чтобы мне подавал завтрак волосатый мужчина в нижнем белье.

Я принял душ, оделся и уехал на работу, но вечером, вернувшись домой, сразу увидел, что дело плохо: она все еще в обиде за мой утренний вид.

Обед я обычно готовлю на жаровне во дворе. Зена стряпать не любит, я тоже, но побыть на воздухе приятно, и мне нравится поддерживать огонь в жаровне. Наши соседи, мистер Ливермор и мистер Ковач, тоже часто стряпают на свежем воздухе. Мистер Ливермор надевает поварской колпак и фартук с надписью «Чего прикажете», и еще у него имеется шуточный плакат: «Опасно для жизни — готовят мужчины». Мы с мистером Ковачем не наряжаемся, но к делу, мне кажется, относимся серьезнее. Мистер Ковач однажды зажарил баранью ногу, в другой раз — небольшую индейку. У нас в тот вечер были рубленые шницели, и я заметил, что Зена ест без аппетита. Дети уплетали за обе щеки, но, как только кончили — может быть, в предвидении ссоры, улизнули в гостиную смотреть ссоры по телевизору. Насчет нашей ссоры они не ошиблись. Начала ее Зена.

— Ты такой бестактный, — загремела она, — обо мне никогда не подумаешь!

— Прости, дорогая, — сказал я. — Разве шницель недожарен?

Она пила неразбавленный джин, и я не жаждал осложнений.

— Не в шницеле дело. Ты что ни приготовь — все гадость, я уже привыкла. Что я ем на ужин, мне давно уже безразлично. Я научилась обходиться тем, что мне подают. Просто очень уж все твое поведение бестактно.

— Что я такого сделал, дорогая? — Я всегда называю ее «дорогая», чтобы умилостивить.

— Что сделал? Что сделал? — Голос ее зазвучал резче, лицо покраснело, она встала с места и, возвышаясь надо мной, крикнула в голос: — Жизнь мою загубил, вот что ты сделал!

— Не знаю, чем я загубил твою жизнь, — сказал я. — Вероятно, ты растеряла кое-какие иллюзии, это со многими случается, но винить в этом только наш брак, по-моему, несправедливо. Я, например, много о чем мечтал — мечтал даже подняться на Маттерхорн, но никого не виню за то, что это не состоялось.

— Ты?! На Маттерхорн? Ха. Да ты и на памятник Вашингтону не мог бы подняться. А я поднималась. У меня знаешь какие были замыслы. Я могла бы основать свое дело, писать для телевидения, заняться политикой, пойти на сцену. Могла бы стать членом конгресса!

— Я не знал, что тебе хочется стать членом конгресса, — сказал я.

— В том-то и горе. Обо мне ты никогда не думаешь. Не думаешь о том, чего я могла бы достигнуть. Ты загубил мою жизнь! — После чего ушла наверх и заперлась в своей спальне.

Мне было до боли ясно, что она действительно чувствует себя обманутой, хотя я, казалось бы, дал ей все, что обещал. Лживые обещания, причинившие ей столько горя, исходили, скорее всего, от полковника Бойсена, но его уже не было в живых. Ни одна из ее сестер не нашла счастья в браке, но до какой степени они были несчастливы — это я понял только в тот вечер, уловив кое-какие аналогии. У старшей, Лилы, муж во время прогулки свалился со скалистого обрыва над Гудзоном. Ее допрашивала полиция, и все семейство, включая меня, возмущалось такой подозрительностью, но, может быть, она и в самом деле легонько его подтолкнула? Стелла, следующая по старшинству, вышла за алкоголика, он окончательно спился и умер. Но Стелла была женщина вздорная, изменяла ему, так, может быть, ее поведение ускорило его смерть? У Джессики муж утонул при загадочных обстоятельствах в озере Джордж, когда они, остановившись там в мотеле, вздумали пойти ночью купаться. А муж Лоры погиб в автомобильной аварии, когда за рулем сидела Лора. Неужели все они — убийцы? — подумал я. Неужели я породнился с целым выводком закоренелых убийц? Неужели Зена с досады, что не стала членом конгресса, замышляет убить меня? Нет, едва ли. Я не столько опасался за свою жизнь, сколько жаждал ласки, тепла, любви, радушия — всех невинных радостей, которые, как я твердо знал, возможны в этом мире.