Семеро против Ривза - [5]
— Никак не могла проснуться, — безразличным тоном бросила она, садясь за стол. — Да и потом в школе нечего делать до двенадцати.
— До двенадцати?! — удивился мистер Ривз. — А мне казалось, ты говорила, что занятия начинаются в десять.
— В общем-то да, но, понимаешь, куда важнее обсуждать с другими студентами современные течения в искусстве, чем выполнять до бесконечности одни и те же упражнения.
— Что?! — воскликнул мистер Ривз. — Это что же, по-твоему, трепать языком важнее, чем заниматься делом?
— Важнее принадлежать к новой школе живописи, чем позволять всякому заплесневелому старью портить тебе руку.
Мистер Ривз был потрясен. Он внимательно прочел проспект Художественной школы, куда поступала Mapсель, и преисполнился уважения к таинственным буквам, стоявшим после фамилий преподавателей. Директор, например, был R. А. [4] — то есть человек, явно достигший в своей области вершины профессионализма. Мистер Ривз почувствовал, что в интересах британского искусства должен встать на защиту «заплесневелого старья». Да… но только не надо портить первый день Свободы…
— Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал он, — не будем спорить, утеночек.
— Опять ты за свое! — Марсель гневно тряхнула своими красиво уложенными волосами. — Я ведь просила тебя, папа, не называть меня так. Это такое плебейство!
— Плебейство?! — Тут уж разъярился и мистер Ривз. — А ты кто, по-твоему? Я что-то не заметил твоего имени в Дебретте [5], хоть твоя мать и ведет себя так, точно она там значится. А откуда, ты считаешь, взялись твои денежки, благодаря которым ты можешь бездельничать, выламываться, завивать себе волосы и… и… ну вообще? Тридцать лет тяжелого плебейского труда в плебейском Сити — вот откуда они взялись.
— Художники выше классовых различий, — высокомерно заявила Марсель.
— В самом деле? — заметил мистер Ривз с сарказмом, не достигшим цели. — Однако они не выше попрошайничества. И потом — ты-то какая художница, позволь тебя спросить, и сколько ты зарабатываешь в год в этом своем надклассовом обществе? Ничего, нуль. Если бы не я и не мои плебейские деньги, где бы ты сейчас была? Уж во всяком случае не сидела бы с разными там бездельниками за кофе с яичницей в кафе «Твой старый дуб» и не молола бы всякой чепухи об искусстве. Тоже скажет — художница! Тьфу! Ха! Хм!…
И волна возмущения стремительно вынесла мистера Ривза из столовой. В холле мистер Ривз дал себе превосходный совет взять себя в руки, иначе, того и гляди, испортишь… Пойди в кабинет, выкури не торопясь трубочку, успокой нервы, почитав какой-нибудь детектив, пройдись перед ленчем. Хорошо, отлично…
Приоткрыв дверь своего «кабинета», мистер Ривз отшатнулся в таком ужасе, какого не мог бы ему внушить ни один рассказ. Все в комнате стояло вверх дном, письменный стол его был накрыт бумагой, и Эстер, повязав голову платком, вытряхивала пыль из книг.
— Что это значит? Эстер, что это значит?
— Весенняя уборка, сэр.
— Весенняя?… О, боже!
— Хозяйка сказала, что как вы теперь будете почти все время дома, сэр, то я должна перво-наперво прибрать вашу комнату, чтоб у вас тут было ладно и чисто.
— Хм! — изрек мистер Ривз. — Очень заботливо, конечно. Хм… А мне тем временем куда деваться?
— Вот уж не знаю, сэр, — кротко сказала Эстер.
Ну и мистер Ривз тоже этого не знал. Он нерешительно побрел обратно в холл и остановился перед телефоном. Может, позвонить кому-нибудь, пригласить на ленч? Но кому? Все сейчас на работе. Нет, лучше взять машину и…
— Джон!
Перед ним стояла миссис Ривз в новом утреннем костюме, уже совсем одетая для улицы.
— Я ухожу. Мне надо сделать кое-какие покупки, потом этот ленч, но я вернусь сразу после трех. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я возьму машину, душа моя?
— Нет, — отрезал мистер Ривз. — Бери, бери машину. И вместе с ней хоть весь этот чертов дом.
— Ах, Джон! — озабоченно защебетала миссис Ривз. — Что с тобой сегодня? Мне казалось, ты должен быть так счастлив, а ты злишься на весь белый свет. Ну, пожалуйста, постарайся быть с нами поласковее, душа моя.
И, поцеловав мужа и нежно улыбнувшись ему, миссис Ривз отбыла из дома. А мистер Ривз продолжал задумчиво стоять в холле, глядя на шляпы и пальто, красовавшиеся на вешалке, и считая секунды. Он слышал, как Эстер хлопала книгами, вытряхивая из них пыль, а из кухни доносились обрывки негритянской песни в далеко не совершенном исполнении поварихи. Куда же ему девать себя в этот первый день первого месяца первого года Свободы?… Тут дверь столовой распахнулась — мистер Ривз даже вздрогнул от неожиданности, — и с высоко поднятой головой мимо него молча прошествовала Марсель.
Мистер Ривз надел кепи, в котором обычно играл в гольф, взял плащ и, гонимый из дому, вышел на улицу, где гулял северо-западный ветер. Стопы свои он направил в «Девятнадцатую лунку».
ДВА
Дорога в гольф-клуб показалась мистеру Ривзу безмерно длинной. Он привык совершать этот путь, сидя за рулем своей машины, ни на йоту не превышая установленной скорости — тридцать миль в час, хотя большую часть времени ехал против ветра. А сейчас он шел пешком — шел мимо изгородей из падуба, изгородей из бирючины, изгородей из лавра, за которыми виднелись средней величины особнячки, удивительно похожие на его собственный, с видом на… и так далее… А потом перед ним. вдруг возникла изгородь из боярышника, за которой паслось несколько коров, — кусочек старого Мэрвуда. Не облегчало мистеру Ривзу дороги и бремя не слишком веселых дум.
Ричард Олдингтон – крупный английский писатель (1892-1962). В своем первом и лучшем романе «Смерть героя» (1929) Олдингтон подвергает резкой критике английское общество начала века, осуждает безумие и преступность войны.
В романе английского писателя повествуется о судьбе Энтони Кларендона, представителя «потерянного поколения». Произведение претендует на эпический размах, рамки его действия — 1900 — 1927 годы. Годы, страны, люди мелькают на пути «сентиментального паломничества» героя. Жизнеописание героя поделено на два периода: до и после войны. Между ними пролегает пропасть: Тони из Вайн-Хауза и Энтони, травмированный фронтом — люди разного душевного состояния, но не две разомкнутые половины…
Значительное место в творчестве известного английского писателя Ричарда Олдингтона занимают биографии знаменитых людей.В небольшой по объему книге, посвященной Стивенсону, Олдингтон как бы создает две биографии автора «Острова сокровищ» — биографию жизни и биографию творчества, убеждая читателя в том, что одно неотделимо от другого.
Леонард Краули быстро шел по Пикадилли, направляясь в свой клуб, и настроение у него было превосходное; он даже спрашивал себя, откуда это берутся люди, недовольные жизнью. Такой оптимизм объяснялся не только тем, что новый костюм сидел на нем безупречно, а июньское утро было мягким и теплым, но и тем, что жизнь вообще была к Краули в высшей степени благосклонна…
Лейтенанту Хендерсону было немного не по себе. Конечно, с одной стороны, неплохо остаться с основными силами, когда батальон уходит на передовую. Довольно приятная перемена после четырех месяцев перебросок: передовая, второй эшелон, резерв, отдых. Однако, если человека не посылают на передний край, похоже, что им недовольны. Не думает ли полковник, что он становится трусом? А, наплевать!..
Роман Олдингтона «Дочь полковника» некогда считался одним из образцов скандальности, – но теперь, когда тема женской чувственности давным-давно уже утратила запретный флер, читатели и критики восхищаются искренностью этого произведения, реализмом и глубиной психологической достоверности.Мужчины погибли на войне, – так как же теперь быть молодым женщинам? Они не желают оставаться одинокими. Они хотят самых обычных вещей – детей, семью, постельных супружеских радостей. Но… общество, до сих пор живущее по викторианским законам, считает их бунтарками и едва ли не распутницами, клеймит и проклинает…
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
„А. В. Амфитеатров ярко талантлив, много на своем веку видел и между прочими достоинствами обладает одним превосходным и редким, как белый ворон среди черных, достоинством— великолепным русским языком, богатым, сочным, своеобычным, но в то же время без выверток и щегольства… Это настоящий писатель, отмеченный при рождении поцелуем Аполлона в уста". „Русское Слово" 20. XI. 1910. А. А. ИЗМАЙЛОВ. «Он и романист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы, нашей и мировой, — он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуёмный русский талант — характер, тратящийся порой без меры». И.С.ШМЕЛЁВ От составителя Произведения "Виктория Павловна" и "Дочь Виктории Павловны" упоминаются во всех библиографиях и биографиях А.В.Амфитеатрова, но после 1917 г.
В шестом томе собрания сочинений Марка Твена из 12 томов 1959-1961 г.г. представлены романы «Приключения Гекльберри Финна» и «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Роман «Приключения Гекльберри Финна» был опубликован в 1884 году. Гекльберри Финн, сбежавший от жестокого отца, вместе с беглым негром Джимом отправляются на плоту по реке Миссисипи. Спустя некоторое время к ним присоединяются проходимцы Герцог и Король, которые в итоге продают Джима в рабство. Гек и присоединившийся к нему Том Сойер организуют освобождение узника.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевёл коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
В четвертый том вошел роман «Сумерки божков» (1908), документальной основой которого послужили реальные события в артистическом мире Москвы и Петербурга. В персонажах романа узнавали Ф. И. Шаляпина и М. Горького (Берлога), С И. Морозова (Хлебенный) и др.