Семёнов - [11]

- Мамочка, - сказала Эля. - Это Витя Дубровский, ты же его видела.

- Пусть Витя вымоет руки, я его покормлю, пока обед не остыл.

- Если можно, я во дворе умоюсь. - Виктор явно смущался. Он никогда раньше не бывал в этом доме. - Эля, слей мне, пожалуйста.

Все вышли к крыльцу. Виктор снял выгоревшую гимнастерку, взял в руки большой кусок хозяйственного мыла. Младший лейтенант был черно-серым от солнца и пыли, тело его под несвежей сиреневой майкой оказалось неожиданно худым и слабым. Узнать в нем прежнего Витю Дубровского, мальчика из благополучной интеллигентной семьи, было действительно трудно. В городе его помнили стройным, спортивным мальчиком в модной заграничной курточке с "молниями". За бледное лицо, картавость и отличные отметки по всем предметам его прозвали Дефоржем. Каждый помнит, что француз Дефорж персонаж из повести Пушкина "Дубровский". Ничего обидного в этой кличке не было. Можно было, конечно, усмотреть намек на то, что Витя больше походит на Дефоржа, чем на Дубровского. Однако самого Витю это мало заботило, а когда ему надоедали, он внушительно отвечал цитатой из той же повести: "Я не то, что вы предполагаете, я не француз Дефорж, я - Дубровский".

За обедом, который Виктор поглощал деловито и быстро, он успел рассказать, что у него совсем мало времени, что он здесь оказался случайно, проездом в свою часть, которая должна быть поблизости.

- Представляешь, - Виктор обращался преимущественно к Эльвире, кинулся к своим, они неделю назад уехали. Я полетел в школу - там никого. Тогда я к тебе... - Он поправился: - К вам.

В этих словах была одна неточность. В школу Виктор не заходил. Прямо из своего дома он помчался в райтоповский двор, чтобы увидеть Эльвиру. Он и сам не знал, почему так получилось. Просто с начала войны он чаще всех своих знакомых вспоминал ее, не очень уж складную, смущающуюся от прямых взглядов, но очень смешливую и острую на язык. Почему-то получалось, что он вспоминал про нее что-то такое, о чем никогда прежде не думал. Вспомнилось, например, как она года три назад принесла ему, редактору стенгазеты, очень странные стихи. Начинались они так:

Зима-чародейка укутала в шубы лесных великанов,

надолго уснувших.

Все тихо в лесу. Только изредка птичка захочет воспеть прелесть

дней промелькнувших

И, вдруг испугавшись чего-то, смолкает,

Но эхо ее одинокого пенья лесного могучего сна не

сломает...

Да, точно. Эля училась тогда в седьмом.

- По-моему, это гекзаметр, - сказал Виктор, возвращая Эле листок со стихами.

- Ну и что? - спросила она, не понимая. - Разве это плохо?

- Ты же не Гомер, слава богу, - сказал тогда Виктор и стихи в газету не взял.

Виктор управился с обедом быстро, стоя выпил кисель из граненого стакана и спросил Элю:

- Ты меня проводишь?

За воротами он хотел сказать, что, наверное, ни к кому еще так не относился в жизни, как к ней, но не решился. Это было бы очень неожиданно. Ведь они всегда были только товарищами, и про них нельзя было сказать, что они дружили. Это слово на языке школьников их города значило несколько больше, чем оно значит на самом деле.

Они прощались недалеко от стадиона.

- А я твои стихи помню, - сказал он.

- Какие? - удивилась она. - Я стихов не пишу.

- Писала, - сказал он. - В детстве.

- Неужели помнишь? Я и то забыла.

- Помню, - сказал он. - "Все тихо в лесу. Только изредка птичка захочет воспеть прелесть дней промелькнувших..."

Он быстро нагнулся, поцеловал ее в губы и быстро зашагал прочь.

Она вернулась домой удивленная и взволнованная. Конечно, каждой девушке приятно, когда она нравится такому парню, как Витя, но Эля и представить себе не могла, что это так.

"Под настроение, наверно. Прощается со школой, а никого больше не нашел. Хорошо, что заехал, - думала она. - Теперь уж точно, что где-то рядом есть крупная танковая часть. Ведь он танкист".

Наталья Сергеевна топила плиту, грела воду, хотела сегодня купать сына. Вдруг она вспомнила что-то и сказала дочери:

- Сегодня утром приходил ваш школьный завхоз, Леонид Семеныч...

- Сергеевич, - поправила Эля.

- Ну да, Сергеевич. Сказал, что просто так. Еще зайдет.

...Солнце садилось, когда Виктор вышел на западную окраину Колыча. Несколько шагов отделяли его от шоссе, и первое, что он увидел, были танки. Только это были фашистские танки. Люки у них были откинуты, однако стволы пулеметов настороженно двигались.

Виктор мгновенно перемахнул через палисадник и затаив дыхание замер в высоких кустах шиповника.

"Гранату бы, - думал он, - или хоть бутылку с зажигательной смесью!"

Гранаты у него не было, а в светло-желтой кобуре не было пистолета. Он надеялся получить его в своей части.

На следующее утро по городу разъезжали мотоциклисты с автоматами на груди и в касках, чем-то напоминающих шлемы псов-рыцарей из кинофильма "Александр Невский". Фашисты заняли город почти без боя. Они ввели в него свои танки, спустили красный флаг над горсоветом и в упор расстреляли гипсовый памятник Владимиру Ильичу Ленину.

Они думали, что овладели городом, они верили в это.

Жителям, наоборот, не верилось, что они уже на оккупированной территории. Не верилось, что это могло произойти так быстро и так просто.