Семен Палий - [5]

Шрифт
Интервал

Палий умолк. Молчала и Федосья. Слушали, как шумит лес, стряхивая с себя дождевые капли. Вдруг послышался пронзительный крик, за ним жуткий хохот. Федосья невольно прижалась к Палию. Он слегка обнял ее, сказал успокаивающе:

— Сова, а кричит страшно, будто человек.

— Никак не привыкну. Иногда, как начнет плакать или смеяться, так мороз по коже проходит… Ну, пошли, Семен, казаки, верно, спать хотят. — Федосья легонько тронула Семена за плечо и тихо сказала: —Да и тебе надо отдохнуть перед дорогой. А может, останешься хоть на денек?

— Нет, надо ехать! Ну, да я скоро опять здесь буду. Может, и навсегда осяду где-нибудь поблизости. А потом буду просить тебя в мою хату. Как ты, Федосья, согласна со мной жить?

Федосья помолчала, потом сказала тихо:

— Не знаю, Семен.

— Ну ладно. Ты подумай, приеду — скажешь. А теперь пойдем.

Казаки улеглись спать в овине, на сене, а Палию и Самусю Федосья постелила в комнате.

Обоим не спалось. Палий достал кожаный кисет и набил люльку.

— Ну, что ты надумал? — повернулся к Палию Самусь.

— Оселяться будем. Гляжу я на все, и сердце кровью обливается. Нельзя такого терпеть. Мы вернемся сюда. Вышибем из Фастова панов, чтоб аж перья с них полетели, не дадим панам измываться над нашим народом. Ты рядом отаборишься, в Богуславе. Правильно?

Самусь увидел, как при свете люльки блеснули глаза Палия.

— А с кем же ты думаешь здесь осесть? — спросил он.

— Для начала приведу свой полк. Пойдет со мной и кое-кто из левобережных полков, а там начнут слетаться орлята в родное гнездо.

— Да, с Левобережья за тобой пойдет немало людей, однако что Мазепа запоет?

— Про то не ведаю. Потому завтра к нему подамся. Может, как-нибудь и окручу его. Лишь бы осесть, а там…

— А если не ехать к Мазепе, ведь эта земля по договору принадлежит Польше? Сам король Ян Собесский дал нам с тобой право заселять пустые земли и набирать полки.

— Как бы не так! — пыхнул люлькой Палий. — Неужто ты веришь в лживые письма польского короля, которые он писал нам после того, как мы взяли Вену? Знай: то хитрый дьявол. Он подбивает набирать полки, ему это наруку. Будет сидеть за нашей спиной, как у Христа за пазухой, а мы с татарами друг другу чубы драть станем за его здравие. А как только чуть-чуть поутихнет, так и сунутся сюда панки и князьки из Польши. Да и свои найдутся не лучшие, как грибы после дождя повырастут, и опять народ застонет.

— Та-ак, — протянул Самусь, — теперь я понимаю, на что надежду имеешь. А только подаст ли Москва нам руку?

— Подаст, непременно подаст, — решительно продолжал Палий. — Хмеля приняли, и нас примут. Свои же мы. Сам посуди: испокон веков вместе жили, веры одной, против врага всегда плечом к плечу вставали, потому, что и враг у них всегда был тот же, что и у нас. Верь, придет время, когда Украина вся соединится, и Днепр будет рекой, а не границей, что людей наших разделяет. А кто поможет мост через Днепр перебросить? Татары? Шляхта польская? Ну вот, ты сам смеешься. Аркан и кнут несут они нам. Только русские люди помогут нам соединить оба берега Днепра. Поставим вместе с донцами на юге заслон против татар или совсем их из Крыма вышибем. Со шляхтой тоже разговор короткий. Знаешь, смотреть жутко — пустошь сейчас кругом. До чего дошло: люди хлеб боятся сеять. Стонет народ, хуже скотов живет. Сосчитай, кто только на его шее не сидит: шляхта, старшина, судья, немец-прибыльщик — всех не перечесть. И нет ему жизни, нет доли ему.

Палий умолк, раскуривая люльку.

— Теперь ты понимаешь, почему я выбрал Фастов? — спросил он тихо. — Отсюда легче всего связь держать с Москвой. Сноситься придется через Киев, а еще вернее — через Мазепу. Пока еще не след трогать этого батуринского панка: может, он и сам к нам с добром пойдет. Говорят, разум приходит с опытом, а у него опыта — дай боже. Тебе, я думаю, нужно завтра ехать в Польшу, напишем письмо королю. Сам король назначил тебя наказным гетманом,[4] так хоть раз воспользуйся этим званием. Только, гляди, осторожнее. Постарайся выведать у Фальбовского или Пассека, чем паны дышат, разузнай все о Мазепе, потому что Фальбовский и Пассек давние его вороги.

Ведь это Фальбовский крепко угостил Мазепу нагайками, когда застал его у своей жинки, а потом голого привязал к напуганному коню и пустил по лесу…

Помолчав некоторое время, Палий добавил:

— Чует мое сердце: Мазепа скоро с королем снюхается. Вот мы и должны про то досконально знать. Мазепина шляхетская душа не дает ему до конца разорвать с королем. Не любит гетман простого казака. Сейчас Мазепа заодно с Голицыным — одного поля ягоды. За Голицыным Софья стоит. Но кажется мне, не прочно ее правление. Подрастают царевичи, кто-то из них скинет с трона Софью. Ну довольно, завтра про все уговоримся точнее. Спи.

Некоторое время лежали молча. Самусю не спалось. Он опять тронул Палия за плечо.

— Семен, послушай, что я хочу тебя спросить.

— Говори.

— Вот видишь, сколько мы с тобой вместе, а я и не знаю, почему тебя называют Палием. Разным наговорам не верю.

— Про то, что я чорта спалил? — улыбнулся в усы Палий. — Это дело давнее, я тогда еще только-только на Запорожье пришел. Был я молодой, горячий. На раде как-то сунул свой нос куда не следует. Сирко посмеялся надо мной, а когда я обругал его, приказал выбросить меня из куреня. Я не стерпел обиды и поджег курень.


Еще от автора Юрий Михайлович Мушкетик
Гайдамаки

В 1667 году Русь Московская и Речь Посполитая заключили Андрусовский договор, по которому Украина делилась на две части по Днепру: Левобережная отходила к Москве, Правобережная (исключая Киев) - к Варшаве. На протяжении более ста лет обе стороны Днепра сотрясали мощные национальные восстания. Повстанцы Правобережья назывались гайдамаками.Самым значительным из гайдамацких бунтов было восстание 1768 года, известное в истории под названием Колиивщина. Его возглавляли запорожский казак Максим Зализняк и надворный казак Иван Гонта.


Вернись в дом свой

В сборник Юрия Мушкетика «Вернись в дом свой» включены одноименный роман и повесть-притча «Старик в задумчивости». В романе автор исследует проблемы добра и справедливости, долга человека перед собой и перед обществом, ставит своих героев в сложные жизненные ситуации, в которых раскрываются их лучшие душевные качества. В повести показана творческая лаборатория молодого скульптора — трудный поиск настоящей красоты, радость познания мира.


Позиция

В романе ставятся острые социальные и моральные проблемы современности, углубленно раскрывается нравственный облик советского человека, видящего смысл своей жизни в труде. Автор акцентирует внимание на вопросе о сущности бытия, о том, что же в конечном итоге остается после нас, что считать вечным и непреходящим. Главный герой романа председатель колхоза Василь Грек видит смысл своего существования в повседневной работе, которую он тесно связывает с понятием «совесть».


Белая тень. Жестокое милосердие

Украинский писатель, лауреат республиканской премии им. Н. Островского Юрий Мушкетик в романе «Белая тень» рассказывает об ученых-биологах, работающих в области физиологии растений и стремящихся разгадать секреты фотосинтеза. Показывая поиски, столкновения и раздумья героев, автор ставит важные вопросы: о честности в науке, о тернистых дорогах к настоящей славе. Роман «Жестокое милосердие» посвящен событиям Великой Отечественной войны.


Сердце и камень

«Сердце не камень», — говорит пословица. Но случается, что сердце каменеет в погоне за должностью, славой, в утверждении своей маленькой, эгоистической любви. И все же миром владеют другие сердца — горячие сердца нашего современника, сердца коммунистов, пылкие сердца влюбленных, отцовские и материнские сердца. Вот об этих сердцах, пылающих и окаменевших, и рассказывается в этом романе. Целая галерея типов нарисована автором. Тут и молодые — Оксана, Яринка, Олекса, и пережившие житейские бури братья Кущи — Василь, и Федор, и их двоюродный брат Павел.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.