Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970 - [18]
Куала-Лумпур — столица Селангора и Малазийского Союза, с новыми государственными зданиями, например, парламента и университета. На въезде в город мы остановились перед музеем, который в любом отношении достоин похвалы. По обе стороны широкой поднимающейся лестницы бьют фонтаны, внутренние помещения оборудованы кондиционерами. Три больших раздела с этнографическими, экологическими и естественно-научными коллекциями.
Нам пришлось удовлетвориться неторопливой прогулкой, ограничившись первым разделом с сокровищами, которые едва ли встретишь где-то еще. Здесь мое внимание привлекли в первую очередь всего два экспоната: изображение церемонии обрезания и малайский театр теней.
В фигурах натуральной величины очаровывает мгновение, когда принц появляется для обрезания перед специально возведенным роскошным шатром. Он восседает на троне, который несет огромная птица. У входа его поджидает служанка, держащая в руках закрытое блюдо. Внутри шатра группа людей ждет перед ложем, на котором должна свершиться церемония. Над ним, как маленький шатер, натянут балдахин. Всё, до мельчайших деталей, обставлено с предельной роскошью, окружено мифически-демоническим блеском. Это создает впечатление, будто принимаешь участие в высадке в волшебное царство Солнца. Место и час, без сомнения, тоже определены в соответствии с астрологией.
Театр теней давно занимал мою фантазию, поскольку Фридрих Георг[91] со страстью изобразил его в турецком варианте, «Каракусе»[92]. Фигурки, вырезанные из олова и подвижные в сочленениях, управляются двумя игроками. Тени падают на стену из светлого материала, которая отделяет внутреннюю часть театра от зрителей. Актеры сидят перед скамейкой, где лежат уже приготовленные dramatis personae[93], которые двигаются с помощью нитей. Рядом третий участник, перед которым стоят тарелки с пищей и курениями. Он, пожалуй, является главной персоной, которая должна сопровождать спектакль попеременными жертвами. И еще произносить заклинания.
Когда мы попадаем в сферу влияния чужой культуры, как здесь — малайской, то первое впечатление оказывается сильнее, чем то, которое мы получим в результате долгого пребывания и изучения. Внезапность, «le coup de foudre»[94], потрясает душу.
Здесь это был солярный блеск с его покоем и сверканием и одновременно сильным, угрожающим демонизмом, непредсказуемым нападением, как нападение тигра из камышей. Индуистская основа дремлет и просыпается под наслоениями, привнесенными Буддой, Мохаммедом и Христом, арабскими и европейскими завоевателями. Этот мир с исторической и литературной точки зрения считается двойственным. Коррупция относится к правилам игры, более того, является удовольствием; только европеец гибнет от нее как от болезнетворного микроба. Джозеф Конрад настолько точно схватил ее в своих романах, что даже их чтение помогает перенести эту инфекцию.
Я надеялся, что Александер сводит нас в один из китайских ресторанов, куда зазывают вывески с ярко-красными крабами. Он же посчитал более уместным поехать в большой, построенный в колониальном стиле 1880 года отель, в чрезвычайно высоком обеденном зале которого прислужилавала вереница китайских официантов. Картины, висевшие там, тоже соответствовали эпохе: площадь Святого Марка в Венеции, faraglione[95] на Капри и, предназначенный, видимо, для охлаждения взора, портрет Наполеона на Березине. «Crabs» мы все-таки получили; после того как мы расправились с адски острым супом, они были фламбированы рядом со столом.
Но прежде — в маленькой современной мечети на речном берегу. Сняв обувь, я прошелся там между группами спящих, беседующих и молящихся. Мне снова бросилось в глаза, сколь основательно устраиваются здесь посетители. В рамадан, как мне случилось наблюдать в Дамаске, это превращается в почти непрерывное присутствие.
В саду мечети отдельные могилы, между ними кусты цветов, среди которых самая большая орхидея из когда-либо виденных мною: вытянутая на манер наших вечнозеленых роз, орхидея-ванда с сотнями цветов, свисающих фиолетовыми метелочками. При виде ее мне пришел в голову диалог, который много лет назад состоялся у меня с Доном Каписко[96], когда мы рассматривали похожую метелку в витрине цветочного магазина в Штеглице.
«Взгляните на нее — разве это не максимум эротической силы?»
«Да, отвратительно», — ответил он.
После трапезы — к Банту-Кавес, большим сталактитовым пещерам в окрестностях столицы; слово bantu по-малайски означает «камень». Более трехсот ступеней ведут наверх к скалистой вершине. Внизу индийские нищие собирали милостыню в латунные тарелки.
Штирляйн и Райнхард (так зовут стюарда) предприняли подъем, в котором я не участвовал, поскольку обнаружил внизу небольшой пруд, флора и фауна которого сулили мне многое — ожидание, которое не разочаровало. Здесь же летал китайский скакун
