Семантическая реконструкция России - [5]

Все это вместе взятое дает некоторое представление о "новом классе"…

— Ну, а постперестроечный российский "новый класс" — это хиппи?

— Это "яппи", в том-то и дело. "Хиппи" — скорее, был сам Горбачев. Но даже в его годы постиндустриальная культура не только получила импульс, она практически подошла к рычагам власти, если вспомним реалии и персоналии, но не смогла ее взять. Потому что сама была в определенном смысле "хиппиобразная".

— А как относиться к тому, что Горбачев состоялся благодаря Андропову.

— То, о чем идет речь, более актуальная тема, нежели "Горбачев состоялся благодаря Андропову". Все же это достаточно разные политические культуры…

— Культуры разные, но один понял, что без этого не…

— Нет, проблема, которую Вы поднимаете, отдельная тема, я даже трогать ее не хочу, она не вполне релевантна нашей дискуссии. Для меня основная нить сегодняшних размышлений — смена политической культуры. Какую новую политическую культуру мы осваиваем, какую версию политических институтов прогнозируем и проектируем? И вторая, с нею сопряженная — кто и что представляет собой тот самый контртезис нынешней политической культуре России, кто будет реально новым игроком на партийно-политической арене, потому что та ситуация, которая создалась в стране, не политическая, она, скорее уж, "политтехнологическая" и по самым разным причинам вряд ли является оптимальной. Сейчас наступила пауза, наполненная предощущением нового текста или нового голоса, который возобновил бы политический процесс в стране. Именно политический. Это в моем понимании и является проблемной рамкой сегодняшнего разговора.

— А будет такое новое образование? Вот есть "Родина", кто будет оплачивать эту политическую структуру?

— Во-первых, основной этап — завоевание бренда ("первичное накопление капитала") уже преодолен (и даже развернулась борьба за его приватизацию). Во-вторых, "Родина" заполняет определенную естественную нишу, связанную с тем, что существует определенный сегмент населения, готовый голосовать за этот блок вне зависимости от того, что будут произносить ее перессорившиеся лидеры, просто в силу партийного позиционирования. Так что ее задача-минимум довольно проста — "не навреди": не потерять, не дискредитировать уже обретенный капитал. Но конечно, она могла бы быть и гораздо, гораздо амбициозней.

Ее сегодняшний капитал — те несколько семантических конструктов, которые сведены воедино, в виде комбинации, вполне устраивающей определенную части населения.

— Такое чувство сложилось на выборах, что господин Жириновский обязан Вешнякову вот этими голосами своими. Потому что Вешняков перед выборами популярно населению объяснил, что голосование против всех означает, что ваш голос будет разложен между другими партиями. И очень многие голосовали за ЛДПР, как бы голосуя против всех.

— И эта "отрицаловка" входит сейчас в политический багаж Жириновского. Будучи, скорее, владельцем постиндустриального предприятия, нежели партийным лидером, он стремиться повысить уровень менеджмента, оборот и эффективность предприятия, чтобы обеспечить не только политические дивиденды.

— Понимаете, когда у Савика Шустера Жириновский произнес то, что любой человек в стране должен был бы расценить как кощунство, по идее он должен был потерять весь свой электорат за исключением законченных подонков. Однако, по-моему, он не теряет, но приобретает.

— На меня его последняя кампания произвела совершенно иное впечатление. Прежде всего, повторю, что уже ранее отмечал, — прозвучавшая несколько раз некоторая смена тональности Жириновским, когда наряду с привычным эпатажем он начал говорить и более серьезные вещи. Особенностью данной кампании было то, что он выступил выразителем настроений неимущих ("Мы за русских, мы за бедных! "), без всех тех экивоков и оговорок, которые отличали позицию КПРФ. А также интересов мелкого российского бизнеса. Это оказалось весьма выигрышной технологией. Жириновский некоторые вещи начинал говорить как бы всерьез. Когда, скажем, критиковал продажу российских энергоносителей по льготным ценам Грузии, Украине при замерзающих российских городах, то явно произвел впечатление на определенную (дальневосточную) часть населения. Он вообще позволял себе то, чего не позволяют другие, связанные некими неписанными правилами игры. Его же правила игры сами по себе иные — я обозначил их чуть раньше, при ответе на предыдущий вопрос.

— Абсолютно не следует беспокоиться о смене культур, разве для этого есть какие-то основания?

— То, что мы имеем на сегодняшний день подобный парламент, само по себе означает "партийно-политическую паузу" и смену соответствующей культуры — партийная борьба в этом высшем ареопаге просто оказалась выведенной за скобку. Вот вам и смена культуры в самом простом толковании: это ведь уже не вполне парламент, т. е. не партийно-политическая площадка, а некий отдел АП. Отсюда логичен вывод, что на сегодняшний день институты публичной политики и представительной демократии как минимум серьезно подорваны, поэтому электоральной проблемой становится нечто иное, скажем, процент явки на выборы, поскольку собственно партийный процесс перестает быть релевантным политической теме. Политтехнологическая машина, создав аморфного Голема (весьма двусмысленный организм, напоминающий опасного Глиняшку из русских сказок), в апофеозе своего торжества как-то не заметила, что сокрушила при этом более тонкие механизмы, пестовавшиеся в предшествующее десятилетие — политический кукольный театр, подобающий социокультурный декорум, умело выстроенный модернизационный практикабль — которые позволяли делать реальный политический процесс относительно незаметным. (Тут вспоминается не столько Африка, сколько нечто из социального опыта Латинской Америки.) В общем: