Семь преступлений в Риме - [2]

— Никто, кроме вас, не имеет доступа к этой связке?

— Никто, капитан.

— Вы не теряли ключи и никому не одалживали их?

— Они всегда лежат в этой сумке, а сумка — в сундуке в моей комнате.

Импульсивный, как и большинство молодых людей, я не утерпел, чтобы не вмешаться:

— А нет ли запасных ключей, которыми кто-нибудь мог воспользоваться?

Вопрос мой, показалось, вконец испортил настроение хранителю, и тот смерил меня взглядом. К счастью, отец Флавио пришел мне на помощь:

— Не обижайтесь, это Гвидо Синибальди, сын бывшего римского баригеля 1. Он унаследовал от своего отца любовь к загадкам и, кто знает, может, его талант. Можете отвечать ему, как мне.

Он приветливо посмотрел на меня, и хранитель не осмелился увильнуть от ответа.

— Разумеется, есть запасные ключи от колонн и от всех зданий, за которые я отвечаю. Но находятся они в замке Сант-Анджело и охраняются лучше, чем у меня.

Замок Сант-Анджело… Уж если кому-то понадобились ключи, то из дома хранителя их украсть легче, нежели из папской крепости, в которой содержат преступников.

В этот момент из колонны вышли четверо солдат, и вновь дрожь ужаса пробежала по толпе: на плечах гвардейцы держали изуродованное тело без головы, пронзенное чем-то вроде меча.

Когда они опустили его на землю, перевернув на бок, мы сгрудились вокруг трупа: бесспорно, это были останки мужчины, скорее молодого, судя по развитым, но уже одеревенелым мускулам. Обрубок шеи выглядел омерзительно и представлял мешанину из темно-красного мяса и раздробленных позвонков, уже затянутую прозрачной пленкой: какую же силу надо было иметь, чтобы мощным ударом перерубить кости!

Несмотря на прохладу, от трупа исходил тошнотворный запах.

Солдаты, зажимая носы, отодвинулись, а я, повинуясь не знаю уж какому инстинкту, воспользовался их замешательством, чтобы проскользнуть внутрь колонны.

Как я и ожидал, там было темно и сыро, спертый воздух пах селитрой. Основное пространство занимала винтовая лестница с двумя сотнями ступенек. Под лестницей было что-то вроде убежища, где на корточках могли бы уместиться два человека. На земляном полу виднелись широкие коричневые пятна, похожие на высохшие лужи крови, вытекшей из жертвы. Но не было никакого оружия или предмета, выдававшего присутствие убийцы.

От прикосновения руки капитана Барбери к моему плечу я вздрогнул.

— Ну? Что об этом думает наш молодой врач?

Несколько обескураженный, я повернулся к нему лицом:

— Прошу простить мою вольность, капитан, любопытство оказалось сильнее меня. Я знаю, что…

— Можешь не извиняться, — отрезал он. — Мужчина был убит именно здесь, ты тоже так считаешь?

Я было собрался ответить, но тут мои глаза, привыкшие к темноте, усмотрели нечто за его спиной.

— Похоже на надпись на стене, капитан, взгляните… Он открыл дверь пошире, впустив свет, и мы вместе увидели буквы, написанные, вероятнее всего, пальцем, обмакнутым в свежую кровь:

«EUM QUI PECCAT…» 2

— Это мне ни о чем не говорит, — заявил отец Флавио, нахмурившись. — Абсолютно ни о чем…

Я перечитываю эти строчки и должен признать, что они не очень раздражают меня.

Вот так мы впервые столкнулись с грубой силой, которая для многих стала впоследствии воплощением злого духа. И тем не менее я отдаю себе отчет в том, что некоторые стороны этого повествования покажутся непонятными моему читателю, если сразу не пролить на них дополнительный свет. Для начала — об отношении ко мне капитана Барбери, о той снисходительности, благодаря которой я оказался в центре бурных событий.

Объясняется она, без сомнения, тем, что мой отец в течение тридцати лет занимал должность баригеля Рима, руководил службой, обеспечивающей безопасность в городе. Он всегда честно и добросовестно выполнял свои обязанности, распутал несколько весьма щекотливых дел — времена-то были не из простых, — от которых другие отказались бы, будь они на его месте. Народ очень доверял отцу.

Но однажды утром — это было в 1511 году, — преследуя преступника, он оказался в таверне «Собака» на Цветочном поле. До сих пор неизвестно, что там произошло на самом деле. Раздался выстрел, завязалась перестрелка, и мой отец рухнул меж столов. Убийце удалось выскочить в окно и убежать. В тот момент рядом с отцом находился его верный помощник Барбери, который так и не смог простить себе, что не уберег его. Мне в то время как раз стукнуло восемнадцать.

Семья наша не была состоятельной — прямое доказательство честности и неподкупности отца, — так что мать вынуждена была покинуть уютный дом на Марсовом поле, и мы переехали в жилище поскромнее. Она особенно противилась моему стремлению к военной службе. Потеряв мужа, она не желала такой же участи своему сыну.

Пришлось избрать профессию врача. Я поступил в городской университет, где преподавали такие известные профессора, как Бартоломео из Пизы или Аккорамбони из Перуджи. Оба они принадлежали к папскому окружению. Учиться мне нравилось, и без ложной скромности скажу, что из меня получился неплохой практик. Но дело не в этом. Все годы после гибели отца Барбери заботился о нас, поддерживал нас материально, даже больше, чем требовалось. Однажды зимой он, даже не предупредив нас, оплатил счета наших поставщиков. Ведь полагавшаяся матери пенсия была незначительной. Излишне говорить, что он чувствовал себя ответственным за смерть моего отца.