Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин - [44]

Нет, никогда брлее не будет на земле такого славного, могучего и великого правителя и полководца, каковым являлся Тимур! Если бы мы жили в его время!..

   — А помните вы, мои гости, того юношу, который назвал себя правителем Рас-Таннура? — спросил Карим.

   — Нет, он сын правителя Рас-Таннура, его имя — царевич Микаил! — внезапно вступил в беседу молчаливый Юсуф.

Его стали спрашивать о царевиче, и Офонас-Юсуф рассказал о нём, но говорил не так много, потому что не желал говорить о помыслах Микаила. И покамест говорил, вспоминал царевича, и тот вставал перед глазами Офонаса как живой... И вдруг Офонас почувствовал боль от своего говорения и поспешил перевести разговор на иное. Он сказал, что царевич отправился в Хундустан; затем сказал такое:

   — Я уже много слыхал о Хундустане, это опасная земля!..

И Офонас рассказал о чудовище, называемом «обезьяной» — «маймуной».

   — О, я также слыхал об этом существе! — сказал Карим. — Оно живёт в далёкой стране русов. Там оно перебирается в лесу густом с одного дерева на другое. Дремота берёт это существо в долгий полон. И когда русы, выпасая свои стада, вдруг замечают над головой подобное чудовище, они взбираются на дерево и обвязывают его крепкими тугими верёвками. И они стаскивают чудовище наземь. И если этот пленник пробудится от спячки, то порвёт оковы и разорвёт на части тех, которые пленили его. Но если ему не удастся освободиться, его держат в оковах и водят по улицам городов и деревень для забавы жителей. И они бросают из окон деньги поводырям этого чудовища...

   — Но это не маймуна! — воскликнул Юсуф. — Я родом из Астрахани, и моя страна обретается вблизи от земель русов. Животное, водимое ими для потехи, зовётся «медведем»...

   — Это ещё следует доказать! — возразил Карим. — Я слыхал, что русы гонят это чудовище в битвы, чтобы оно топтало врагов, повергая их оземь.

   — Я такого не видал, — отвечал Офонас, — я видал много русов, они сражаются на конях или пешими...

   — Не спорьте! — вмешался один из самых почтенных гостей. — Медведь — это медведь; возможно сказать, что он напоминает видом своим обезьяну-маймуну, но всё же это различные животные.

   — Все вы не поняли сути! — прервал их ещё один гость. — Ведь страшное чудовище, которое могло обращаться в красавицу-женщину, оно не маймуна вовсе, оно — человекоподобный див[72], бес! И я слыхивал о подобных бесах от моих родичей, живущих в деревне. Старший брат моей матери был очень храбрым человеком и не боялся злых духов. Однажды поздней порой он проезжал верхом вдоль речки, протекавшей в лесу. И вдруг он услышал, как на берегу громко плачет женщина. Он натянул поводья, и лошадь остановилась.

   — Эй, кто ты? Почему ты плачешь? — крикнул он.

И в ответ ему раздался грубый голос, отвечавший дерзко:

   — Оставь меня, поезжай своей дорогой!

Тогда храбрый человек спешился, привязал лошадь к стволу и скорыми шагами пошёл на берег. Там сидела бесоподобная женщина. На ней не было никакого платья, вся она поросла шерстью, голова у неё была маленькая, а волосы длинные и рыжие, лицо её было огромное и то и дело морщилось и гримасничало. А груди её были огромные и висели, перекинутые за плечи.

Брат моей матери подкрался к ней, обхватил её сильными руками, сдавил, связал и, посадив перед собой на лошадь, повёз в деревню. Он посадил её посреди горницы в своём доме, и она тянулась гримасничающим лицом к огню в очаге и озиралась кругом дико и зверски. Глаза её были красные и горящие. На ночь её привязали у очага крепкой верёвкой. Глаза её горели в темноте. Наутро она стала реветь и кивать головой, словно бы хотела сказать, что верёвка больно врезается в её тело. Женщины отвязали её. Они спросили её, знает ли она, как шьют одежду. Она в ответ стала показывать руками, как это делается. При этом она мычала. Женщины дали ей платье и помогли одеться. Затем женщины ушли по своим делам, а бесовку оставили в доме на свободе. Она пробралась в сад, стала что-то собирать на земле и запихивать в рот. Тотчас раздался громкий лай собак, и псы кинулись к бесовке. Она вскочила на дерево, перепрыгнула на другое дерево в соседнем дворе, оттуда перепрыгнула в третий двор и вскоре бежала. Более никогда её не видели...

   — Дивные дела творятся в мире! — сказал Карим.

И, побеседовав ещё недолгое время, гости начали расходиться.

На улице Офонас увидел, что снега более нет, будто и вовсе не бывало. Растаял легко. Возвращаться в караван-сарай не было страшно; по улицам ходили караулы стражников. Хотелось Офонасу женщины, только никто из новых знакомцев не предлагал ему такого кушанья, даже и не намекал. Быть может, они довольствовались своими жёнами и в такие места не хаживали. Да Офонас побоялся бы теперь сам искать в одиночку. Сыщешь место, а тебя пограбят, а то убьют...

* * *

Все сходились на том, что следует везти в Индию коней. Но как добыть деньги для покупки коней? Торговля шелками пошла у Офонаса не так хорошо, как Хотелось бы. А после и вовсе встала. Пришлось продать польскую саблю, и остался лишь из оружия длинный нож на поясе, в ножнах посеребрённых.

Офонас жил среди мусульман и уже и время порою мерил их праздниками, поминал невольно в своём уме важные для них события...