Семь лет за колючей проволокой - [100]

— А кто он?

— Подполковник-то? «Старший Кум» «пятёрки»… Интриган, каких мало сыщешь… А «Хозяин» там и вообще полный придурок! Полковник Степанцов! Небольшого роста и очень сволочной. На небрежности в одежде или на тапочках пунктик точно заработал, совсем шизанулся! Прикинь, увидит кого в тапочках, считай, что тот ШИЗО заработал. Все об этом знают и стараются ему не попадаться на глаза в тапочках, а если случается, то руки в ноги и бежать. Тогда этот Степанцов бежит за ним до тех пор, пока не поймает или пока тот не скроется в какой-нибудь «локалке». Бежит и орёт во всю глотку: «Стой, мать твою, хуже будет! Поймаю — пятнадцать суток, сам остановишься — пять получишь!» Не пришита пуговица — пять-семь суток, оторвана бирка или пидорка не по форме — десять суток! А иногда, в плохом настроении, может ни с балды прицепиться: «Что-то рожа твоя мне знакома… Не ты ли дня три назад убегал от меня? Нет? Всё равно пять суток получи — чист перед администрацией только я! Понял? Вали в ШИЗО!..»

— А зам по режиму? Тоже злобствует? — спросил кто-то.

— Зам по режиму со «Старшим Кумом» на Вась-Вась общаются, точно не помню, но они вроде бы какие-то родственники, а потому «режимник» поёт то, что поёт «Старший Кум». Единственный приличный мужик на зоне — Замполит: ему по фигу мороз! Говорят, «лапу» в Москве имеет нехилую. Всегда по душам поговорит, в делюгу вникнет, коли невиновен — отмажет, нужна помощь — поможет…

Слушая этого опытного зэка, я подумал, что при таком руководстве колонии нужно держать ухо востро: наверняка они как пауки в банке. Кстати, иногда это очень здорово помогает: стравливай одного с другим и посвистывай в сторонке! Во всяком случае, Замполита я взял на заметку…

— А что на «пятёрке» за производство? — спросил молодой щербатый паренек.

— Главное — мебель: книжные шкафы, шифоньеры, двух-, трёхтумбовые письменные столы, тумбочки… Есть швейный цех: джинсы и рабочую одежду строгают. Механический цех: разнообразные заготовки деталей для комбайнов доводят до ума. Небольшой кузнечный цех и очень большое производство снарядных ящиков, а ещё сувенирка своя…

— И где лучше зарабатывают? — не унимался молодой и щербатый.

— Я бы так сказал: заработать капусту при желании и поддержке начальства можно в любом цеху, но на зоне гораздо легче заработать себе горб!

После этих слов все как-то замолчали, ушли в свои мысли. Задумался и я, пытаясь представить, чего можно ожидать на «пятёрке», много ли встречу там москвичей. Думаю, не нужно повторять, что москвичей нигде не любят: ни в армии, ни «за колючей проволокой». Почему-то существует твёрдое мнение, что москвичи, «катаясь как сыр в масле и трахая Пугачиху на крыше троллейбуса», пожизненно должны любому жителю с периферии, которые «слаще морковки» ничего в жизни не видели.

Не удержавшись, спросил:

— Зона большая?

— Более полутора тысяч было, трёхъярусные шкон-ки уже тогда начали появляться. Сейчас наверняка ещё больше нагнали…

— А москвичей при тебе много было?

— К сожалению, не могу тебя порадовать — человек пять, не более. Так что не очень-то спеши хвастаться тем, что ты москвич! — Он дружески подмигнул и тихо прошептал: — Я сам с Новокузнецкой, а говорю — с Новокузнецка… и никогда не уточняю! — Он хитро подмигнул.

— А мне по фигу, — упрямо заявил я. — Я с Зубовской площади и не собираюсь скрывать это!

— Хозяин — барин! — Бывалый пожал плечами и ушёл в свои мысли.

Должен признать, что этот зэк был прав на все сто, и всё, о чём он говорил, я испытал на собственной шкуре…

По прибытии в Орск нас пересадили в «Чёрные Мару-си» и отвезли в местную тюрьму. Орская тюрьма стала своеобразной точкой отсчёта, где закончилось моё везение. Во-первых, тюрьма оказалась пересыльной, а в таких тюрьмах почти всегда беспредел, потому что мазу держат местные. Никто не предупредил, что вновь прибывшие могут сдать основные вещи в камеру хранения, и мой мешок оказался при мне. Не успел войти в камеру, опираясь на свой костыль, как ко мне тут же подошёл здоровенный бугай с узкими бегающими глазками.

— Откуда, земляк? — спросил он.

— Из Москвы!

— Из Москвы? Делиться нужно!

— С какой стати? — недовольно нахмурился я.

— На «крытую» пацан идёт, — пояснил тот, кивнув в сторону пожилого мужика, расписанного наколками: казалось, на теле нет живого места, исключая, конечно, лицо, чтобы не было какого-нибудь рисунка или надписи.

По неписаным законам действительно, если есть возможность, каждый должен чём-то поучаствовать в снабжении того, кто отправляется на «крытку», то есть осуждён отбывать срок в тюрьме. Зная об этом, я спокойно ответил:

— Помочь «крытнику» — дело святое! — Однако на всякий случай спросил: — Надеюсь, после тебя никто ко мне нырять «за помощью» не будет?

— Да ты что, земляк, гадом буду, пусть кто попробует! — Тон его был столь недвусмысленным, что я решил поверить: мне и в голову не пришло, что он был своеобразной лакмусовой бумажкой, которой меня проверяли местные беспредельщики.

Опустился на скамейку — место для меня сразу освободили, спустил с плеч свой мешок, развязал его и стал доставать то, чем, по моему разумению, мог поделиться с «крытником». Не мудрствуя лукаво, решил ополовинить то, что имелось по паре: две пары носков, семь пачек сигарет «Столичных», три куска мыла «Красная Москва», тюбик пасты, половина батона копчёной колбасы, пару луковиц и что-то ещё, о чём уже и не помню. Короче говоря, мой вещмешок действительно уменьшился едва ли не наполовину.