Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история - [118]

.

При второй встрече в апреле 1945 г., непосредственно перед смертью дуче, Виктора Бартелеми сопровождал Дзербино, сменивший Буффарини на посту министра внутренних дел. На этот раз встреча получилась очень короткой: «Он обратился к Дзербино за новостями. У того их не было… “Мы сидим в плену и ничего не знаем! — воскликнул с яростью дуче. — Последний из воров в последней из тюрем получает новости и имеет право на свидание с родственниками. Я же — нет! Мне ничего не говорят, я не могу больше свободно звонить. А тем временем происходит много чего. Но я сбегу отсюда! Обоснуюсь в Милане. Там я, по крайней мере, буду знать хоть что-то!” — “В Милане Рауфф, — сказал Дзербино. — Тот знает все, но ничего не говорит. Басси [префект Милана] ничего не знает”. — “Но Милан — мой город. Все меня там знают. И если я должен умереть, то умру там!” Я не сказал ни слова. Я был немым зрителем этой сцены шекспировского драматизма, разыгрывавшейся передо мной…»

«Ах, если бы меня только послушали, — сокрушался Муссолини. — Уже два года — слышите? — два года мы были бы в мире с Россией! Мы выиграли бы войну. С русскими мы могли бы договориться. Сталин — кто угодно, только не дурак. Остальные — все дураки. […] Через несколько дней я буду в Милане. И если ничего больше не остается, мы будем сражаться в Вальтелине, одни, если понадобится. И погибнем там»^{396}.

Два дня спустя Муссолини казнили.

Казнь Муссолини

Итак, Муссолини отправился в Милан. Он знал, что немцы ведут переговоры о сдаче в плен союзникам, что последние уже подходят к Мантуе, а партизаны готовят всеобщее восстание в столице Ломбардии. «До свидания», — сказал ему префект Николетти. «Нет, прощайте», — ответил дуче. Он не питал иллюзий насчет дальнейшего развития событий.

В Милане 25 апреля 1945 г. под предводительством кардинала Шустера проходили переговоры между фашистской делегацией во главе с Муссолини и Грациани, с одной стороны, и делегацией Комитета национального освобождения Северной Италии (происходившего от Комитета национального освобождения в Риме, но еще более радикального), с другой стороны. Атмосфера была натянутой, но, казалось, дело идет к соглашению: Муссолини не протестовал против безусловной капитуляции, но требовал гарантий для фашистских руководителей и их семей. В этот момент появился префект Басси и объявил, что Сопротивление ведет переговоры с немцами, а тех незачем щадить. «Они всегда обращались с нами как с рабами! — воскликнул Муссолини. — Я забираю свою свободу обратно»^{397}.

Ввиду такой реакции Муссолини руководители Сопротивления отдали приказ о всеобщем восстании. А дуче и его маленькое войско, не желая предавать Милан огню и мечу, склонились к идее дать бой в Вальтелине, чтобы там умереть с оружием в руках.

В самые последние дни жизни подавленный дуче более чем когда-либо чувствовал привязанность к семье: и к своей официальной любовнице Кларетте, по-прежнему не покидавшей его, и к жене Ракеле, с которой он ежедневно говорил по телефону, а также к дочери Елене, чье присутствие Кларетта с трудом переносила. Был с ним рядом и сын Витторио. Муссолини постоянно беспокоился о судьбе других своих детей — Анны и Романо. Витторио считал затею с Вальтелиной чистым безумием: «Скажут, что ты сбежал». Но Муссолини не желал ничего слышать. Он знал, что если его задержат, то казнят без суда и следствия, как постановил Комитет освобождения Северной Италии.

Муссолини перешел Комо, видимо, 27 числа, оттуда он отправил жене письмо. Оно было написано синим карандашом, а подписано красным. Ракеле опубликовала его в 1957 г., двенадцать лет спустя. Вот его полный текст: «Моя дорогая Ракеле! Вот я и на последнем этапе моей жизни, на последней странице моей книги. Мы, скорее всего, больше никогда с тобой не увидимся. Вот почему я пишу тебе. Я прошу у тебя прощения за все зло, что невольно причинил тебе, но ты ведь знаешь, что ты единственная женщина, которую я любил по-настоящему: перед Богом и перед нашим Бруно[40] я клянусь тебе в этом в свой смертный час. Я должен отправиться в Вальтелину, но, умоляю тебя, попытайся с детьми достичь швейцарской границы. Там вы начнете новую жизнь. Я не думаю, чтобы швейцарцы отказались вас принять, поскольку я им всегда помогал, а вы не связаны с политикой. Если же случится по-другому, обратитесь тогда к союзникам: вне всякого сомнения, они покажут себя более щедрыми, нежели итальянцы[41]. Я препоручаю тебе Анну и Романо, особенно Анну, которая в этом так нуждается. Твой Бенито».

Ракеле удалось тогда связаться с мужем по телефону и спросить у него, кто есть в его распоряжении, чтобы сражаться рядом с ним. «Никого, — сказал он ей, — даже мой шофер меня покинул. Я одинок, все кончено»^{398}.

Это практически было правдой. В конвое, поднимавшемся к Вальтелине, осталось всего несколько машин из первоначальных двух с лишним сотен. Фашистские легионеры разбежались кто куда сразу же после отправления из Комо. По крайней мере, Муссолини обнаружил в Менаджио контингент из 200 немецких солдат. Вскоре те встретились с партизанами, но, нисколько не заботясь о сражении, заключили сделку о собственной сдаче. По настоянию Кларетты и Елены, дуче согласился все же надеть на голову немецкую каску, хотя и сопротивлялся этому. Замаскировавшись таким образом, он сумел пересечь заставу, но, менее удачливый, чем Керенский, переодевшийся в матроса, чтобы покинуть Зимний, Муссолини был опознан партизанами и вскоре отправлен в Милан. Между Комитетом национального освобождения Северной Италии и союзниками существовало соглашение о выдаче фашистских руководителей. Так до конца и не выяснено, приказал ли казнить Муссолини комитет восстания (более-менее автономный) или же операция проводилась с согласия английских спецслужб, опасавшихся, что дуче может на процессе над ним рассказать всю подноготную своей переписки с Черчиллем, в которой последний побуждал дуче сменить союзников.