Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история - [106]
Впрочем, как показало немецкое наступление на Арденны, война еще не была выиграна. Только эти трудности и заставили Рузвельта во время Ялтинской встречи согласиться укрепить французскую армию.
Итак, по замечанию Александра Верта, сложилась парадоксальная ситуация «странной войны наоборот»: если в 1940 г. Франция, относительно хорошо вооруженная, отказывалась воевать, то к концу 1944 г. ее руководители просто рвались в бой, а старший союзник отказывался их вооружать.
Считаясь с хорошими манерами Гарри Хопкинса, прилетевшего в Париж объяснить де Голлю истоки американского недоверия к нему и к Франции (собственно, он повторил то, что уже говорил Рузвельт), генерал притворился, будто не находит большим бесчестьем не получить приглашение в Ялту.
Но вот последнее унижение: в то время как де Голль приглашал американского президента в Париж, а затем, по возвращении последнего из Ялты, «туда, где ему будет удобно», Рузвельт предпочел сам «пригласить» де Голля… в Алжир. Это было намеренное оскорбление, на которое де Голль ответил не менее оскорбительным отказом (у него нашлись «более срочные дела»), особенно мучительное тем, что приглашением в Алжир Рузвельт представлял дело так, будто он там хозяин. Получив отказ де Голля, американский президент, в свою очередь, сказал, что «некоторые ведут себя словно дива» и ему «очень жаль»>{367}.
Недовольство де Голля американцами вызывал и тот факт, что, как он узнал, зона оккупации в Германии, отданная Франции, была предоставлена ей вопреки возражениям Стеттиниуса и Сталина, но благодаря настояниям Черчилля и Идена в Ялте. Кроме того, когда японцы убили, пытали и пленили значительное число французов в Индокитае во время нападения 9 марта, американцы не выразили ни малейшего сочувствия по этому поводу.
Черчилль тоже вел себя бесцеремонно: после приезда без предупреждения на Корсику, как на оккупированную территорию, он тут же объявил о своем визите в Париж. К этому времени (за три месяца до Ялты) отношения между Францией и Великобританией были натянутыми, по-прежнему из-за кризиса в Сирии и Ливане. Однако по настоянию Жоржа Бидо старый лев все же приехал отметить 11 ноября 1944 г., и французы оказали ему такой прием, что он произносил приветственную речь со слезами на глазах и остроумно намекнул на свои отношения с лидером «Сражающейся Франции»: они, дескать, знались «в любые времена… я хочу сказать — в любую погоду».
Но сердечные излияния не могли скрыть реального положения вещей, т. е. соотношения сил между главами государств. Эрик Руссель отыскал телеграммы от 15 ноября 1944 г., которые Черчилль отправил Рузвельту и Сталину, чтобы проинформировать их о содержании его переговоров с де Голлем, впрочем, ограничиваясь только днем 11 ноября. Прежде всего де Голль надеялся раздобыть оружие для французских войск и оккупировать затем часть Германии. «Он и в самом деле плохо осведомлен о том, что происходит и что решается», — заключил Черчилль, который не видел в просьбах де Голля ничего предосудительного, однако настойчиво давал понять, что никаких решений они с генералом между собой не принимали, что бы ни писала пресса>{368}.
Прочные отношения с СССР, то есть со Сталиным, представляли для де Голля естественную необходимость: они позволяли сбалансировать позиции Франции, чересчур зависимой от англосаксов, и заодно возродить традиционный альянс — залог тщательного контроля над Германией после войны. Дополнительной причиной служило то, что ни Великобритания, ни Соединенные Штаты, одержав победу, не оставляли надолго военные силы в Европе. Де Голля вдохновляло недавнее прошлое, поскольку он всегда мог, в частности в Алжире, рассчитывать на поддержку Сталина, хотя посол Богомолов и считал его человеком Лондона, которого окружают «отъявленные реакционеры» в лице Палевски, Плевена и др. Годом ранее (во время вступления союзников в Тунис) американская кинохроника «Ньюсрилз» показывала одного генерала Жиро, тогда как советские «Новости» чествовали генерала де Голля.
Недооценивая относительную слабость французских сил (в сравнении с советскими и англо-американскими), де Голль улетел в Москву, попросив, чтобы его туда пригласили, как будто собирался вести с русскими переговоры на равных, на манер его предшественников в 1891 г. Прежде чем отправиться в долгий путь через Каир и Сталинград, он дал знать Консультативной ассамблее, что «Франция скоро найдет средства обрести независимость».
Очевидец визита генерала в СССР Александр Верт утверждает, что де Голль совершил первую оплошность уже в Сталинграде, когда назвал Сталинградскую битву символом «единства между союзниками», хотя это была чисто русская победа, одержанная с помощью исключительно русских сил и средств. Затем последовала накладка в Москве, где принятому без помпы и шумихи генералу пришлось толкаться в метро, как обычному человеку. Бидо, еще сильнее раздосадованный тем, что никто не знает де Голля, обозвал русских «холодными и бесчеловечными»>{369}. Неприятно удивленный таким приемом, лишенным всяких почестей и тепла, де Голль отказался остановиться в Доме для гостей под предлогом того, что он нашпигован «жучками», и потребовал, чтобы ему предоставили возможность ночевать в посольстве.
