Сэляви - [5]

И станешь сам — язычник,

Тогда смогу вздремнуть часок

И вспомню про хворобу.

Вот только выну волосок,

Опять прилипший к нёбу.

* * *

Ты меня попрекаешь везучестью…

Иногда мне ужасно везет!

Вот и сделался чуть ли не участью

Небольшой путевой эпизод.

То рассеянно смотришь, то пристально

И сидим, к голове голова…

Наклонись ко мне — вот и истина.

Остальное — чужие слова.

Мои дни не похожи на праздники.

Мои ночи свирепо-скупы.

И пускай уж чужая напраслина

Не найдет между нами тропы.

Эти встречи от случая к случаю,

Разлитые по телу лучи…

Ради Бога, скажи, что я — лучшая.

Ради Бога, скажи, не молчи.

Таковы церемонии чайные,

Не в Японии, так на Руси.

Положение чрезвычайное.

Если можешь — то просто спаси.

Вот гитара на гвоздик повешена.

Не туда, а сюда посмотри.

Поцелуй меня — буду утешена

Года на два. А то и на три.

* * *

Ну, люблю я смазливых блондинов!

Что ты будешь делать со мною?

И любви этой гордое знамя

Так и реет над жизнью моей.

Но блондины об этом не знают.

Да откуда бы им догадаться?

И я вынуждена объясняться,

Приручая их по одному.

А блондины любят блондинок,

В крайнем случае — светлых шатенок.

Получают мучное на завтрак

И молочное — на обед.

Так живут, постепенно вянут,

Угасают мои любимцы,

Даже соли на вкус не зная,

Даже перца не разобрав.

А такие как я — стремятся

Протянуть им всегда руку дружбы,

Приготовить мясное блюдо

И зажечь интимное бра.

Но блондины об этом не знают…

Да откуда им догадаться?

И я вынуждена объясняться,

Приручая их по одному!

* * *

Ты просишь с тобой посекретничать?

Приходишь средь ясного дня?

Учти, я не буду кокетничать,

Когда ты обнимешь меня.

Ты думаешь, видно, — раз женщина,

То женщину можно понять!

А женщину нужно разжечь еще,

Разжечь — и тихонько обнять.

Имеют значенье условности,

Но знак подают небеса.

Ты видишь — твердят о готовности

Мои голубые глаза.

Мои золотистые, карие…

Зеленых угодно ль душе?

Вот тренькаю тут на гитаре я,

А можно обняться уже…

* * *

О тебе ни строка не пропета пока.

Не пропета еще, не пропета,

Оттого что примерзла моя рука

Там, у невского парапета.

Я с тебя одного не спросила пока.

С прочих, знаешь, как строго спрошу-то…

Оттого что запуталась страшно рука

Между стропами парашюта.

И одною примерзшей своею рукой

И другою, прикрученной туго,

Я держу тебя крепко, мой дорогой,

Как и надо держать друг друга.

* * *

Я звоню тебе из Невинграда

Сообщить, что я еще жива.

В Невинграде — все, что сердцу надо:

И невиноватость, и Нева.

И моя премьерная простуда,

И моей гримерной суета.

Мне никто не позвонит — оттуда,

Если я не позвоню — туда.

Я себя сегодня постращаю,

Теплый диск покруче раскручу.

В Невинграде я тебя прощаю,

А в Москве, должно быть, не прощу.

Я звоню тебе сюжета ради…

Я жива, и тема не нова.

…В Невинграде всё как в Ленинграде —

И невиноватость, и Нева.

* * *

Она над водой клубами.

Она по воде кругами.

Но я знала тех, кто руками

Ее доставал со дна.

Любая любовь, любая.

Любая любовь, любая.

Любая любовь, любая —

И только она одна.

Немилосердно скупая.

Немо-глухо-слепая.

Кровавая, голубая,

Холодная, как луна.

Любая любовь, любая.

Любая любовь, любая.

Любая любовь, любая —

Учу ее имена.

И верю в нее, как в рифму.

И верю в нее, как в бритву.

Как верят в Будду и Кришну

И в старые письмена.

Любая любовь, любая.

Любая любовь, любая.

Любая любовь, любая —

И только она одна.

* * *

Сколько среди людей ни живи,

каждый царь или бог.

Но воспоминанье о старой любви

всех застаёт врасплох.

И открывается пыльный том,

и ты не веришь глазам,

а там — засушенный бледный бутон,

 а был пурпурный розан.

Как он кончики пальцев колол,

светился весь изнутри!.

Как нож из ножен, из книги на стол

он выпорхнул — посмотри.

Там пепел, пепел из лепестков —

так собирай скорей.

Как много на свете тайных богов,

как много явных царей.

Но и небожителей, — да, увы! —

Будь то царь или бог,

воспоминанье о старой любви

всегда застает врасплох.

* * *

Как же я забыла любовь, рот-фронт,

Вишня запечатана в шоколад?

Как же я любила тебя, рот в рот.

А теперь целуемся невпопад.

Был же лепесток, был невинный фрукт,

А теперь засахарен — стал цукат.

Вот тебе итог — беспричинный труд,

А не то чтоб мед или слет цикад…

Как же я забыла быть начеку,

И уменье ждать, и взнуздать детей.

А могла б ладонью укрыть щеку

И построить сон хоть из трех частей.

А кровать кровила, никто не спас.

Будто каравелла, пошла на дно.

Я простила сердцу не первый спазм —

Это было больно, да все равно.

Да, во рту горчило, но с той поры

Горло научилось — печет фарфор.

Падал наутилус в тартарары —

Сердце отключилось на счет «файф-фор»…

Так я и забыла любовь, рот-фронт.

Вишня запечатана в шоколад.

А ведь я любила тебя рот в рот,

А теперь целуемся невпопад.

* * *

Такая печаль у меня на груди,

Что надо тебе полюбить меня снова.

Я больше не буду дика и сурова.

Я буду как люди! Вся жизнь впереди.

Ее ль убаюкать, самой ли уснуть?

Такое не носят московские леди.

Такое, как камень с прожилками меди —

К ней страшно притронуться, больно взглянуть.

Такую печаль на груди я ношу,

Как вырвали сердце, а вшить позабыли.

Но те, кто калечил, меня не любили,

А ты — полюби меня, очень прошу.

Такая печать у меня на груди,

Что надо тебе полюбить меня снова.

Я больше не буду дика и сурова.

Я буду как люди! Вся жизнь впереди.

Никаких особых мечт не было