Сельская учительница - [27]

И Валентина стала ходить на уроки. Особенно ей нравилось бывать в классе у Василия Васильевича. Энергичный, порывистый, он как бы зажигал ребят, и они действительно сами формулировали правила, а он только радостно подтверждал: «Правильно, умницы. Молодцы!». У него было много разных карточек с предложениями, картинок, диаграмм. Он был не прочь пошутить на уроке. Валентина видела: его ученики не станут жечь спички под партами, им просто некогда, они заняты, они работают все, им интересно.

— Я в жизни не научусь так вести уроки, — удрученно призналась она.

Василий Васильевич глянул на нее веселыми синими глазами.

— Научитесь! Приходите ко мне сегодня домой, и вы сразу совершите два полезных дела: отведаете свежей зайчатинки и покопаетесь в моих бумагах. Поделюсь я с вами наглядными пособиями. За десять лет у меня скопилось их порядочно. Без них работать нельзя, трудно.

В другой раз она попросилась на урок истории к Ивану Константиновичу Назарову и заслушалась, позабыв о том, что пришла за опытом. Урок был о гражданской войне в России. Как много нового, интересного узнала Валентина. И сам Назаров преобразился, она даже не замечала, что у него, как всегда, помята рубашка, не выглажены в стрелку брюки да и забыл он побриться. Иван Константинович увлекательно беседовал с ребятами, сообща вспомнили кинофильмы, книги, картины о гражданской войне, он объяснил, почему соседний колхоз в Шафраново носит имя Кашина, бывшего земского учителя, командира первых здешних красногвардейцев, показал его портрет. Валентину поразило необычное домашнее задание: учитель попросил, чтобы ребята на следующий раз принесли записи воспоминаний бывших красноармейцев-михайловцев.

— Ой, Иван Константинович, после вашего урока я убедилась, что ничегошеньки не умею, — сказала ему Валентина.

Учитель серьезно посмотрел на нее.

— Хорошее признание, следовательно, будете уметь. — Назаров немного помолчал, смущенно спросил: — Вам действительно понравился мой урок?

— Очень понравился! — ответила она и, понизив голос, добавила с улыбкой: — А бриться все-таки нужно.

Назаров потер ладонью заросший подбородок.

— Еще десяток-другой замечаний, и я стану франтом.

— Только не сердитесь, Иван Константинович.

— Что вы, что вы, Валентина Петровна, спасибо.

Завуч, Марфа Степановна, всегда нахваливала учительницу физики Серафиму Владимировну Подрезову — председательскую супругу. Подрезова женщина видная — полная, круглолицая, черноволосая. В Михайловке она, видимо, чувствовала себя первой дамой и потому, наверное, всюду старалась быть независимо-гордоватой. Валентина и к ней попросилась на урок.

— Пожалуйста, не возражаю, — милостиво разрешила та.

На перемене Валентина откровенно заметила:

— Вы извините, но так преподавали физику и десять и двадцать лет назад. Время шагнуло вперед, а у вас все осталось по-старому. Мне даже показалось, что ребятам неинтересно слушать пересказ учебника.

— Подумаешь, критик нашелся, — грубо оборвала ее Подрезова и предупредила: — Больше на урок я вас не пущу. Хватит. Без ваших замечаний как-нибудь обойдусь. — В учительской она с издевкой говорила всем: — Если кто желает получить квалифицированный разбор урока, приглашайте Майорову…

— А если хотите, чтобы вас облаяли за дружеские замечания, идите в класс к Подрезовой, не ошибетесь, — вставил Василий Васильевич.

Звонок оборвал этот неприятный разговор, который непременно закончился бы ссорой, потому что Борисов и Подрезова нежных чувств друг к другу не питали.

Учителя разошлись по классам. У Серафимы Владимировны уроки кончились, и она собиралась уходить домой. Ее пригласил в кабинет директор. Сердито хмурясь, он спрашивал:

— Скажите, Серафима Владимировна, только откровенно, почему вы забыли свои первые учительские шаги?

— Ошибаетесь, Николай Сергеевич, я не забыла.

— Нет, забыли, — повысил голос директор. — Иначе не говорили бы так о молодой учительнице.

— Будучи молодой учительницей, я не делала замечаний старшим, — разгорячилась Подрезова. — Слушать противно — эта, извините за выражение, пигалица, начинает поучать. Не Майоровой судить о моих уроках!

— Ну что ж, давайте по-молчалински крикнем ей: «Не сметь свое суждение иметь!».

— Сперва пусть поработает с мое, а потом высказывается. У самой уроки…

— Плохие. Согласен. Значит, нужно учить ее сообща — и мне, и вам.

— У меня и без того забот хватает, — отмахнулась Подрезова, направляясь к двери. Николай Сергеевич задержал ее.

— Вы не признали замечаний Майоровой, это ваше дело. Но вы и мои замечания не учли. Помните, мы разбирали ваши уроки? Вы обещали перестроиться. Перестройки что-то незаметно…

— Все помешались на перестройках, изобретают самовары, — усмехнулась Подрезова. — А я работаю, как умею, как учили. Не нравится? Не признаете? Вызывайте из районо инспектора. Пусть разбирается!

— Мы сами в состоянии разобраться, что хорошо и что плохо. Я думаю завтра побывать у вас на уроках.

— Опять придираться будете? Придирайтесь, вы — начальство, это ваше право.

12

В первый же день после производственной практики десятиклассники просидели всю большую перемену за партами, снова и снова обсуждая важное событие — у них новый классный руководитель. Прошлой весной, когда часто болевшая Евдокия Романовна собралась уходить на пенсию, ребята по ее совету попросили директора, чтобы классным руководителем у них был Василий Васильевич Борисов. Николай Сергеевич пообещал исполнить их просьбу, и вдруг назначена Валентина Петровна…