Селинунт, или Покои императора - [18]
Серьезные проблемы начались, когда он принялся блуждать между Средиземноморьем и Персидским заливом, досаждая ученым, работавшим в Хатре, Мари и в местах других недавно начатых раскопок, под предлогом исследований, которые якобы вел сам по себе. Как — непонятно. К тому же, окидывая беглым взглядом три-четыре тысячелетия — всего лишь, — он так и не остановился на какой-нибудь определенной эпохе со времен древнего Шумера до правления Аршакидов. Мечта! Кто не замечтался бы посреди сказочных империй, внезапно стертых с лица земли? Кто не уносился мечтами во времена парфянского похода или древней Колхиды и мингрельской княжны Медеи? Вы говорите, что он всегда интересовался месопотамской глиптикой, с двадцати лет, с института Археологии. Весьма возможно, но он в конце концов забыл, что всеми своими знаниями в этой области обязан в основном трудам Гиршмана, самого Атарассо и кое-каких других ученых.
В общем, если внимательно взглянуть на этого человека во всех его ипостасях, можно легко разглядеть, что каждый раз он примеряет маску, принимает обличье, никогда не бывающее его собственным — это не столько одежда, сколько маскарадный костюм. Принимать его всерьез, как некоторые, было верным способом подтолкнуть его к гибели. Ему нужны были не поощрения, не субсидии, а лечение, отдых. Чересчур прагматичная эпоха тем не менее по-прежнему поддерживает подобных оригиналов — правда, их уже не легион, — но способно ли питаемое к ним доверие превратить их прорицания в пророчества? За время своей профессиональной деятельности я слишком подробно наблюдал таких потенциальных жертв, активность которых проявлялась вне общества (я бы даже сказал, вне их самих), чтобы обмануться. Каким бы виртуозом ни был такой человек, на поверхности остается только бред. Наши больницы переполнены странниками, убегающими от самих себя. Стихи они пишут днями напролет. Дайте им мел, уголь, кисти — и они станут разрисовывать стены. Где проходит черта между ними и настоящими творцами, скажете Вы?.. Я слышал об одном больном, который, не имея под рукой бумаги для рисования, начал татуировать своего товарища по несчастью. У других музыка лезет из ушей. Я знаю, что в этом видят своего рода терапию. За исключением нескольких случаев, это очень оптимистичный взгляд на предмет. Между нами, еще никто никогда не выздоровел, сочиняя неразборчивые партитуры или эпопею из двадцати тысяч совершенно нечитабельных стихов, или принимая себя за Нижинского, Мартина Лютера Кинга, или бродя по дорогам и раздавая индульгенции.
Вам кажется, что это другой случай. Они все другие. Эта манера переходить от священнодействия к бурлеску весьма показательна. Признайтесь, экстравертность в такой степени затягивает в порочный круг. С этого времени лабиринт его души превратился для него в неприступную крепость. Он мог в любой момент в ней укрыться. Кто бы сумел выкурить его оттуда? Его маски скрывали его лицо тем лучше, что он не давал им износиться. И тогда все становилось возможным: участвовать в забеге на соревнованиях серии «Гран При», блеснуть на короткой дистанции в отборочных соревнованиях, уворачиваться от акул, плавая на парусной доске в бухте Мельбурна… Он выпадал из поля зрения на год-два и появлялся в университете Уппсалы, погрузившись в фонетические исследования, или в индийском штате Низан, сопровождая финских туристов в подземные храмы Эллоры; когда его имя появлялось в списках пассажиров самолета, рухнувшего в воду неподалеку от Гаваны, он, взобравшись на леса, фотографировал мозаики в Палермо для какого-то швейцарского издателя; или еще того хлеще: занимался реставрацией римских фресок или очищал ото мха и микроскопических грибков наскальные изображения. (Со времен обнаружения пещеры Ласко доисторическое поголовье росло прямо на глазах, возможно, не без помощи его богатого воображения: там, где аббат Брейль разглядел трех каменных баранов, он видел целое стадо, что побуждало его дополнить фриз.) Ему даже случилось вступить в бригаду саперов, разряжавших фугасы и мины, — наверняка совершенно бескорыстно, вдали от людских взглядов, привлекаемый единственно риском и концом света в миниатюре, то есть вторым вариантом исхода дела, если снаряд все-таки решит взорваться.
Ах, в недостатке воображения его не упрекнешь! Каждый раз он бросался в пропасть, словно те безумцы, которые, как говорят, ныряют в Ниагару, сидя в стиральной машине. Тех тоже никто не мог удержать. Кому это знать, как не Вам, Вы ведь там живете.
Впрочем, я не отрицаю, что в процессе всех этих преобразований, выстроившихся в настоящую аналитическую канву, он порой достигал успехов, которые бы следовало отметить, и эти удачи выявляли в нем… скажем так,
