Селин Баст. Жизнь во сне - [11]

— Довольно, любимая, пока ты больна, я буду заботиться обо всем твоем состоянии. Не переживай, ты очень скоро выздоровеешь. Доктор Стивенс мастер своего дела, правда, Альберт?

— Да, мистер Форк, я делаю все возможное, чтобы ваша супруга как можно скорее вернулась к полноценной жизни.

Черт, я пропустила момент, когда этот, с вашего позволения, доктор вернулся в мои роскошные апартаменты.

Господин Форк удалился, захватив с собой доктора и оставив меня вдвоем с Марж Уинслет, моей медсестрой. Она единственный человек среди всего этого сборища дилетантов и садистов.

— Здравствуй, Марж.

Мое настроение было окончательно испорчено.

— Добрый день, миссис Форк.

Она говорила теплым грудным голосом, хотя вовсе не была толстой или крупной. Мне кажется, что не будь тут ее, я бы давно упала духом.

— Марж, хотя бы ты мне веришь? Ты веришь, что я не сумасшедшая?

— Миссис Форк, мне вовсе не надо вам верить. У вас анализы совершенно здорового человека, но это очень опасно, миссис Форк.

— Опасно быть здоровым человеком?

— Опасно быть здоровым человеком здесь.

— О, девушки, я вижу, вы уже нашли общий язык.

Доктор Стивенс снова вошел незаметно, наверное, это стало входить у него в привычку.

— Мисс Уинслет, скажите, вы подготовили документы для мистера Пенди из сорок седьмой палаты?

— Пока нет, но…

— Никаких но. Отправляйтесь и займитесь своей работой вместо того, чтобы тревожить миссис Форк.

— Прошу прощения, Доктор Стивенс, я уже ухожу.

— Живее, Уинслет.

Марж ушла. Альберт Стивенс остался.

— Клавдия, как вы себя чувствуете после визита вашего супруга?

— Как в могиле.

— Вам кажется, что вы скоро умрете?

И тут меня начал душить хохот. Звонкий гомерический хохот, который доктор Стивенс, вероятно, хотел принять за предсмертные конвульсии.

— Нет, док, этого вы не дождетесь!

Если честно, я совершенно не понимаю, почему ему так не нравится мое чувство юмора. Он совершенно молча измерил мне артериальное давление, температуру тела, прощупал пульс, посветил фонариком в глаза и задумчиво сел на подоконник, чего ранее с ним не случалось.

— Клавдия, давайте будем откровенны. То, что вам начали сниться очень долгие сны, не совсем нормально. Признаться честно, я не ожидал такого поворота событий, но теперь я как врач не могу оставить данный факт без внимания. В вашем сознании начинаются изменения, которые могут быть необратимыми…

Мне показалось, что в моей голове взорвалась граната. «Начинаются изменения, которые могут быть необратимыми…» Дальше я не слушала. Я схожу с ума, я по-настоящему схожу с ума. Он все говорил и говорил, а я сидела, пытаясь сдержать слезы ненависти ко всему этому миру. Я не могу, я не должна сойти с ума. Мне так много еще надо сделать. У меня было столько планов. Это просто неправильно, это не честно, в конце концов. Почему я? Почему не Алекс, не Марж, не черт знает кто еще. Почему я? За что?

Альберт Стивенс ушел так же незаметно, как и появился. Я сидела на мягкой больничной кровати и пыталась уместить все происходящее в моей голове, которая уже была похожа черт знает на что. Вероятно, я так просидела несколько часов, потому что мое внимание привлек звук тележки, на которой развозили обед по палатам. Сейчас будет обед, потом прогулка, потом вечерний осмотр, и на больницу снова опустится ночь. Моя вторая ночь без сна. Не знаю, сколько еще я так выдержу. Самое главное — не спать, не спать как можно дольше. Потому что, уснув, я рискую не проснуться.

Появление горячего обеда слегка отодвинуло медленно, но уверенно подступавшую ко мне апатию. Поковыряв вилкой жаркое и залпом опустошив стакан сока, я начала задумываться о каннибализме. Нет, ну вот честно. В ресторанах жаркое готовят из мяса, а не из стопроцентной сои. А пока я размышляла о том, что можно приготовить из медсестры, которая принесла мне обед, эта самая медсестра удалилась, разрушив мои планы. Ну что ж, не получилось сегодня, получится завтра.

А еще я заметила, что с каждым днем, проведенным здесь, мое чувство юмора становится все более извращенным. Сегодня мне, впервые за много дней, стало интересно, как я выгляжу. В палатах нет зеркал. Нет стекол. Даже раковины и унитазы здесь безопасны настолько, что проще перегрызть себе вены, чем покончить с собой при помощи этих предметов. Насчет перегрызания вен я серьезно. В палате, справа от моей, раньше содержали женщину, которая каждое утро требовала зеркало. Причем требовала очень интересным способом — разбегаясь и врезаясь головой в стену, что доставляло мне массу неудобств. Причем после того, как ей приносили зеркало, она заливалась слезами и начинала биться в конвульсиях, умоляя унести прочь это «дьявольское создание». В одно из полнолуний она перегрызла себе вены и скончалась.

Как же время и события меняют людей. Если бы кто-нибудь рассказал мне нечто подобное год назад, я бы решила, что человек садист или не в себе, раз так спокойно говорит о подобных вещах. А теперь я сама совершенно спокойно наблюдаю десятки смертей, которые случаются в этой клинике. Причем причины смерти чаще всего сильно отличаются от тех, что указаны в официальных документах, но это совсем другая история.