Селестина - [6]

Как и в позднейших образах литературы европейского Возрожде­ния — Панурге, Фальстафе, шутах английского театра и знаменитых «грасиосо» испанского театра, — положительные черты в образе Селе­стины, те, что завоевывают ей восхищение и уважение окружающих, а также интерес читателей, вырастают из самого разложения феодаль­ного общества. Динамизм образа Селестины иного порядка, чем обра­зов Мелибеи и Пармено. Она меняет обличье, как некий многоликий Протей. Так же изменчив характер и тон ее бесед. Казуистика в устах Селестины переходит порой в настоящую мудрость, цинизм — в свое­образный протест против отживающего общества. Эта «бородатая старуха» — своего рода защитница природы в обществе, где человече­ские чувства подавлены и унижены, как греховное начало. Подобно Фальстафу у Шекспира, она всегда окружена молодежью, независимая и веселая жизнь которой внушает зависть служанке Мелибеи. И Се­лестина могла бы от имени этой молодежи сказать вместе с Фальста­фом: «Дайте же нам, молодым, пожить!» В обрисовке мира Селестины молодой Рохас — студент Саламанкского университета — передал свои живые наблюдения быта городской богемы. В образах Семпронио или Пармено сливаются черты ловкого слуги и образованного, насмешли­вого «школяра».

Однако отношение Рохаса к Селестине и ее подручным более двой­ственно, чем отношение автора «Генриха IV» к Фальстафу или Рабле к Панургу. Образ сводни Селестины еще близок к образу змея-иску­сителя в пластическом искусстве и драме средних веков. Восхищение здесь связано с ужасом.

VI

Влияние «Селестины» ощущается в испанской литературе периода расцвета. Оно идет по двум линиям. Драматическое начало «Селе­стины» питает первые зародыши светской драмы в эклогах (неболь­ших стихотворных пьесах) Хуана дель Энсина; некоторые из них, написанные после опубликования «Трагикомедии», вдохновлены исто­рией печальной любви Калисто и Мелибеи. Отзвуки образа Селестины чувствуются и у португальского поэта-драматурга Хиля Висенте. Еще заметнее реализм Рохаса сказывается в творчестве основоположника профессионального испанского театра — Лопе де Руэда, — к слову сказать, оставшегося верным прозаической форме «Селестины». Но, пожалуй, ближе всех подошел к автору «Трагикомедии», под конец жизни, Лопе де Вега в задушевной полуавтобиографнческой «Доро­тее» (1632) — любимом произведении автора. Как и «Селестина», это драма «для чтения», написанная, в отличие от всех пьес Лопе де Вега, прозой. Среди других испанских драматургов «золотого века» влияние «Селестины» больше всего чувствуется в мрачном реализме Тирсо де Молина.

В целом светская комедия продолжает любовную психологическую линию «Трагикомедии о Калисто и Мелибее», но герой («галан») и героиня («дама») наделены здесь более энергичным и волевым харак­тером. Поэтому в персонаже, аналогичном Селестине, нет нужды. Однако образ слуги («грасиосо»), остроумного, циничного и пред­приимчивого, насмехающегося над чувством любящих и в то же время помогающего им соединиться, несомненно восходит к Семпронио и другим слугам «Трагикомедии». Именно в «грасиосо» более всего сосредоточено разоблачительное начало испанской комедии. В театре Лопе де Вега и его современников в гораздо более зрелой форме про­должается антитетическое построение «Селестины», тот разлад между идеальным и реальным, который принимает особенную остроту в пе­риод кризиса испанского абсолютизма и торжества феодально-католи­ческой реакции.

Еще значительнее влияние «Селестины» на испанский плутовской роман. В плутовском романе, где тонким чувствам нет места, развора­чивается — в отличие от испанской комедии — впервые открытый в «Селестине» мир городского дна и социальных низов. Общественная жизнь предстает перед «пикаро» (плутом), как и перед Селестиной, с «черного хода», она пропущена через восприятие слуги, которым обычно является герой плутовского романа. Сатирико-разоблачитель­ное начало произведения Рохаса находит в пикарескном жанре дальнейшее свое развитие. Правда, фигура сводни-колдуньи здесь эпизоди­ческая (мать Паблоса в романе Кеведо или колдунья Камача в новелле Сервантеса «Беседа двух собак»). Место сводни занимает плут, вор, а иногда воровка, аферистка — в «женском» варианте плутовского романа («Плутовка Хустина» Убейды, «Севильский хорек» Кастильо Соларсано). К плутовскому роману переходит также тема изменчивой судьбы, «колеса Фортуны», которая, вознеся героев на вершину благо­получия, сбрасывает их затем в пучину бедствий. Трем знаменатель­ным «падениям с высоты» в «Трагикомедии» (подручных Селестины, Калисто и Мелибеи) здесь соответствует целая линия непрерывных вознесений и падений, на которой строится авантюрный сюжет измен­чивой судьбы героя. Автор плутовского романа уже рассказывает всю биографию героя с момента рождения и, проводя его через все круги общества, дает широкое полотно национальной жизни. Но при этом не следует забывать, что матерью пикаро является «бородатая старуха» Селестина, которую «Трагикомедия» показывает лишь в заключитель­ном эпизоде ее биографии, на закате жизненного пути.