Селестина - [14]

С е м п р о н и о. Охотно верю.

Э л и с и я. Ей-богу, правда! Подымись и увидишь.

С е м п р о н и о. Иду.

С е л е с т и н а. Поди сюда! Оставь эту дуру, она от по­хоти и от тоски по тебе совсем голову потеряла. Наболтает еще тысячу глупостей. Иди-ка сюда, потолкуем. Зачем по­пусту время тратить?

С е м п р о н и о. Но кто же там наверху?

С е л е с т и н а. Тебе надо знать?

С е м п р о н и о. Надо.

С е л е с т и н а. Девчонка, которую мне препоручил один монах.

С е м п р о н и о. Какой монах?

С е л е с т и н а. Не приставай!

С е м п р о н и о. Черт побери, матушка, какой монах?

С е л е с т и н а. Вот заупрямился! Толстяк настоятель.

С е м п р о н и о. О, несчастная, какая тяжелая поклажа ее ожидает!

С е л е с т и н а. Все мы подобную ношу терпим. А ты видел, чтобы кому-нибудь из нас живот подпругой на­терло?

С е м п р о н и о. Натереть-то, может, и не натирает, а уж синяки-то остаются!

С е л е с т и н а. Ах ты озорник!

С е м п р о н и о. Пусти, если я озорник, покажи мне эту девчонку!

Э л и с и я. Ах негодяй! Видеть ее захотел! Лопни твои глаза! Тебе и одну и другую подавай! Ступай взгляни на нее, а меня оставь навсегда.

С е м п р о н и о. Замолчи ты, ради бога! Не злись, нс нужна мне ни она, ни любая другая женщина на свете. Вот только поговорю с матушкой, и прощай!

Э л и с и я. Иди, иди! Убирайся, неблагодарный! Теперь опять небось пропадешь на три года!

С е м п р о н и о. Матушка, доверься мне, я не шучу. Возьми плащ и пойдем, дорогой все расскажу, не то мы оба прогадаем, если здесь задержимся.

С е л е с т и н а. Идем. Элисия, прощай! Запри дверь. Счастливо оставаться.

С е м п р о н и о. Ну, матушка! Забудь сейчас обо всех своих делах, слушай меня внимательно, вникай в мои слова и ни о чем другом не помышляй. Ведь кто обо всем сразу думает, не думает толком ни о чем и только случайно до­бирается до истины. А скажу я тебе вот что: с тех пор как мы знакомы, мне всегда хотелось разделить с тобой лю­бую прибыль.

С е л е с т и н а. Да уделит тебе господь, сынок, от своих милостей; не зря он это сделает, а за жалость твою к грешной старухе. Но говори, не тяни! Дружба наша креп­кая, и ни к чему тут вступления, объяснения и приготовле­ния, чтобы меня уговорить. Короче, приступай прямо к делу; зачем тратить много слов, когда и нескольких доста­точно?

С е м п р о н и о. Так вот. Калисто пылает любовью к Мелибее. Он нуждается в тебе и во мне. А раз мы оба ему нужны, оба разживемся. Кто сумеет улучить время и вос­пользоваться случаем—тот и разбогатеет.

С е л е с т и н а. Хорошо сказано, все ясно. Мне ведь только подмигни! Эта новость меня так же радует, как врача проломленный череп. И как он сперва растравляет рану и этим набивает цену на лечение, так поступлю и я с Калисто. Я все буду откладывать обещанное лекарство, — ведь недаром говорится: чем дольше надеешься, тем сильнее сердце болит; а уж когда он совсем потеряет надежду, я ему все пообещаю. Понимаешь?

С е м п р о н и о. Помолчим; мы пришли, а у стен есть уши.

С е л е с т и н а. Постучи.

С е м п р о н и о (стучит).

К а л и с т о. Пармено!

П а р м е н о. Сеньор!

К а л и с т о. Не слышишь? Оглох, проклятый?

П а р м е н о. Что, сеньор?

К а л и с т о. Стучат в дверь; беги!

П а р м е н о. Кто тут?

С е м п р о н и о. Отвори мне и этой сеньоре.

П а р м е н о. Сеньор, там Семпронио дубасит в дверь, а с ним старая размалеванная шлюха.

К а л и с т о. Молчи, молчи, негодяй! Это моя тетка. Беги скорей, отворяй! Как говорится— из огня да в по­лымя. Скажи я Пармено всю правду, он бы сдержался из любви ко мне, из верности или из страха, а так я впал в немилость у той, чья власть над моей жизнью не меньше божеской.

П а р м е н о. О чем, сеньор, ты убиваешься? На что се­туешь? Ты думаешь, что слово, которым я ее назвал, по­казалось ей бранью? Вовсе нет! Она гордится, услышав его, как ты, когда говорят: «Что за искусный наездник этот Калисто!» И к тому же только так ее и зовут и вели­чают. Пусть идет она среди сотни женщин, чуть кто скажет: «Старая шлюха!» — она тотчас же без всякого стыда обер­нется и весело откликнется. На пирушках, на свадьбах, на монашеских сборищах, на похоронах, где только люди ни сойдутся, — она тут как тут. Подойдет к собаке — та про­лает знакомое словцо, к птицам приблизится — и у них та же песня, к отаре овец — блеяние тотчас возвестит о ней, к мулу—и тот проревет: «Старая шлюха!» А лягушки на болоте только одно и квакают. Придет в кузницу — молот простучит то же самое. Всякое орудие любого ремеслен­ника— столяра, оружейника, кузнеца, медника или шерсто­бита — повторяет ее имя. Его распевают плотники, проче­сывают чесальщики и ткут ткачи. Земледельцы в огородах и на пашнях, в виноградниках и на нивах делят с нею повседневный труд. Игрок проиграется — как тут не по­мянуть ее? Где бы она ни была, все, что только может звучать, произносит это слово. Не сладко, верно, жилось ее муженьку! Да что тут говорить! Стоит только камню удариться о камень, и то сразу раздается: «Старая шлюха!»

К а л и с т о. А ты откуда все это знаешь? Как ты с ней познакомился?

П а р м е н о. Сейчас скажу. Много лет тому назад моя мать — женщина бедная — жила по соседству с ней и по просьбе Селестины отдала меня старухе в услужение; Селестина-то, правда, меня в лицо не знает, оттого что рабо­тал я у нее недолго и изменился с годами.