Селестина - [14]

Шрифт
Интервал


ЭЛИСИЯ. Ты хочешь, чтоб я обедала с этим? Да мне кусок в глотку не лезет! Негодяй, мне в лицо говорит, что его поганая Мелибея лучше меня!

СЕМПРОНИО (хохочет, от ударов Элисии уворачивается). Замолчи, жизнь моя!

АРЕУСА. Иди ешь, сестра. Нечего выставлять себя на потеху дурням.

ЭЛИСИЯ (Семпронио). Чтоб рак изъел твой мерзкий, надоедливый рот!

СЕЛЕСТИНА. Не отвечай ей, иначе мы никогда не кончим. Скажите лучше, как поживает Калисто?

ПАРМЕНО (ест, смеётся). Он отправился, полубезумный, в церковь и поклялся не возвращаться домой, пока ты не принесешь ему Мелибею в подоле.

СЕЛЕСТИНА. Я бы разбогатела, достанься мне из его хозяйства один только мусор. Таким людям не жаль того, что они тратят, да еще по такой причине. Ничего они не чувствуют в любовном восторге, не видят и не слышат. Если вы были когда-либо влюблены, можете сами судить, правду ли я говорю.

СЕМПРОНИО. Согласен. Вот та, из-за которой я ходил точь-в-точь как Калисто: проводил утро в любовных песнях под ее окном, прыгал через ограды, дразнил быков, объезжал лошадей, метал копья, ломал шпаги, лазил по лестницам и вытворял тысячу глупостей, как все влюбленные! Все старания пошли на пользу, раз я добился своего счастья!

ЭЛИСИЯ. Будь уверен, не успеешь отвернуться, как в доме объявится другой, милее и любезнее, чем ты: он-то не будет меня дразнить!

СЕЛЕСТИНА. Чем больше таких слов услышишь, тем она крепче будет любить тебя. Она, думаю, ждет не дождется конца обеда, чтобы заняться — известно чем. Как я жалею о той поре, когда меня, девчонку, любили! А вот теперь состарилась и никому не нужна! Целуйтесь, старухе Селестине придётся от зависти жевать беззубыми деснами. Ишь как вы смеетесь да забавляетесь, шлюхины детки! Вот и пронеслись грозовые тучи! Стол не опрокиньте!


В дверь постучала Лукресия.


Посмотри, дочка, кто там. Может, с гостем будет еще веселее!

ЛУКРЕСИЯ (входит). Кушайте на здоровье! Много хлопот у тебя, матушка, с таким множеством девушек? Большое стадо тяжело сторожить!

СЕМПРОНИО. Мы пойдем, а ты дай ответ девушке.


Парочки ушли за занавеску и там — хи-хи, охи и ахи.


СЕЛЕСТИНА. Зачем пожаловала?

ЛУКРЕСИЯ. Тебе известно, зачем. За шнурком. Госпожа просит посетить ее, да поскорее, ее замучили обмороки и боли в сердце.

СЕЛЕСТИНА. Молоденькая девушка жалуется на сердце?

ЛУКРЕСИЯ. Чтоб тебя разорвало, притворщица! Будто не знаешь отчего? Наколдует, хитрая, и уйдет, а потом прикидывается, будто ничего не знает!

СЕЛЕСТИНА. Что ты мелешь?

ЛУКРЕСИЯ. Дай, говорю, мне шнурок!

СЕЛЕСТИНА. Идем, он у меня при себе.


Заглянули обе за занавеску, вздохнули и пошли на улицу. Несутся, подняв юбки, по дороге к дому Мелибеи.

А Мелибея на кровати, руки к небу поднимает, пьесу «Ромео и Джульетта» разыгрывает.


МЕЛИБЕЯ. О, горе! О женщины, робкие создания! Почему не позволено нам, как мужчинам, открывать свою пылкую любовь? Тогда Калисто не пришлось бы сетовать, а мне грустить.


Селестина и Лукресия прежде, чем войти, у двери послушали, потом — вошли.


ЛУКРЕСИЯ. Входи, входи, это она сама с собою.

МЕЛИБЕЯ. Откинь занавесь, Лукресия. О, мудрая и достойная женщина, благословен твой приход! Ты сможешь отплатить мне за милость, которую просила для того дворянина? Ведь он уже исцелен силою моего шнурка?

СЕЛЕСТИНА. Какой недуг наложил печать на цветущие краски твоего лица?

МЕЛИБЕЯ. Сердце мое пожирают змеи, скрытые в моем теле.

СЕЛЕСТИНА. Отлично. Все идет, как я хочу!

МЕЛИБЕЯ. Ты догадалась о причине мук моих?

СЕЛЕСТИНА. Ты не поведала мне, каковы муки — как узнать причину?

МЕЛИБЕЯ. Прошу тебя, дай мне какое-нибудь лекарство.

СЕЛЕСТИНА. Желать здоровья — наполовину выздороветь. Да еще запомни: врачу, как исповеднику, говорят всю правду, без утайки.

МЕЛИБЕЯ. Болезнь моя — в сердце. Волнения начались от тебя!

СЕЛЕСТИНА. Ясно. Я открою тайну твоей болезни.

МЕЛИБЕЯ. Говори, Бога ради!

ЛУКРЕСИЯ. Эта колдунья прибрала ее к рукам.

МЕЛИБЕЯ. Что сказала?

СЕЛЕСТИНА. Я не слышала. Если хочешь излечиться — свидетелей здесь не должно быть, и потому вели ей выйти. А ты уж извини!

МЕЛИБЕЯ. Живо, убирайся!

ЛУКРЕСИЯ. Ухожу, сеньора!

Селестина, выпроводив Лукресию, по-хозяйски села на кровать рядом с Мелибеей.

СЕЛЕСТИНА. Ну так вот. Любовь пронзила твое сердце, не порвав одежды, и я исцелю его, не поранив тела.

МЕЛИБЕЯ. Как зовется боль, овладевшая моим телом?

СЕЛЕСТИНА (улыбается тихо). Нежная любовь — скрытое пламя, приятная рана, вкусная отрава, отрадная смерть.

МЕЛИБЕЯ. Вряд ли я излечусь.

СЕЛЕСТИНА. Когда всемогущий Бог посылает болезнь, он дарит и лекарство. Калисто!

МЕЛИБЕЯ. Калисто? Нет, нет! Пропала моя честь, погибло мое целомудрие!

СЕЛЕСТИНА. Я устрою так, что желания твои и Калисто исполнятся.

МЕЛИБЕЯ. Устрой, чтоб я немедля могла с ним свидеться.

СЕЛЕСТИНА. И свидеться и говорить.

МЕЛИБЕЯ. Говорить? Невозможно!

СЕЛЕСТИНА. При желании все возможно.

МЕЛИБЕЯ. Но где?

СЕЛЕСТИНА. Я все обдумала: на пороге твоего дома.

МЕЛИБЕЯ. Когда?

СЕЛЕСТИНА. Нынче ночью. В полночь.


И тут, как гром средь ясного неба, в комнате появилась грозная мама — Алиса.


АЛИСА. С чего это ты, соседушка, зачастила сюда?

СЕЛЕСТИНА. Вчера, сеньора, я не довесила немного пряжи, вот и принесла ее сегодня, как обещала, а теперь ухожу. Да хранит тебя Господь!


Еще от автора Николай Владимирович Коляда
Баба Шанель

Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.


Американка

Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.


Для тебя

«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.


Носферату

Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..


Куриная слепота

Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года. В провинциальный город в поисках своего отца и матери приезжает некогда знаменитая актриса, а теперь «закатившаяся» звезда Лариса Боровицкая. Она была знаменита, богата и любима поклонниками, но теперь вдруг забыта всеми, обнищала, скатилась, спилась и угасла. Она встречает здесь Анатолия, похожего на её погибшего сорок дней назад друга. В сумасшедшем бреду она пытается вспомнить своё прошлое, понять будущее, увидеть, заглянуть в него. Всё перепутывается в воспаленном сознании Ларисы.


Тутанхамон

В этой истории много смешного и грустного, как, впрочем, всегда бывает в жизни. Три немолодые женщины мечтают о любви, о человеке, который будет рядом и которому нужна будет их любовь и тихая радость. Живут они в маленьком провинциальном городке, на краю жизни, но от этого их любовь и стремление жить во что бы то ни стало, становится только ярче и пронзительнее…