Сельджуки - [22]

Бильге-каган, повествуя о начальном периоде существования тюркского каганата, в частности, говорит: «Над сынами человеческими сел на трон мой предок — Бумын-каган... С четырех сторон были только враги. Посылая войска, он привел к повиновению все племена, находившиеся по четырем сторонам, всех их сделал послушными... Впереди (на востоке) вплоть до Кадырканских лесов[132], позади (на западе) вплоть до Железных Ворот[133], он расселил [тюркский народ][134]. Между этими двумя [границами] обитали раньше весьма долго Небесные[135] тюрки, не знавшие ни господ, ни порядка (курсив наш. — В.З.)»[136].

Из приведенного выше фрагмента следует, что, во-первых, своим (тюркским) народом Бумын-каган (Бильге-каган) называл все ранее покоренные (или присоединившиеся добровольно) тюркоязычные племена и народы. Численность «своего народа» была такова, что для его «расселения» потребовались новые обширные территории. Во-вторых, Бильге-каган говорит о том, что на новых территориях империи уже давно обитали тюркоязычные племена. И Бильге-каган называет их тюрками.

Нам неизвестно, когда огузы стали «своими» тюрками для правящего клана. Но, скорее всего, давно. Тюрки-огузы были наиболее многочисленным народом (или одним из наиболее многочисленных) в составе каганата. Они не были «одним из двух основных компонентов» (наряду с собственно тюрками), на которые опирался каганат, как считает Х.Н. Оркун. Вероятно, огузы и были главной опорой правящего клана, основным этническим компонентом каганата. Может быть, с ними могли сравниться уйгуры, по крайней мере, по количеству племен.

Весьма серьезным аргументом, подтверждающим эту гипотезу, является лингвистический анализ текстов тюркских рунических памятников. А.Н. Кононов приходит к выводу, что «Основой языка ТРП (тюркских рунических памятников. — В.З.), его определяющим фонетико-морфологическим признаком выступает огузский (тюркютский) субстрат, на котором легким напластованием были наложены уйгурские элементы, выраженные в отдельных морфологических показателях»[137].

Н. А. Баскаков делит языки древнетюркских памятников на две группы:

1. Язык древнеогузских и древнекиргизских, т. е. орхоно-енисейских памятников.

2. Древнеуйгурский язык[138].

В соответствии с классификацией С.Е.Малова, надписи на орхонских памятниках сделаны на «огузском языке»[139].

Из этого следует вывод, что либо огузы и были тем народом, который по названию «правящего Дома» китайцы именовали тугю, либо народ «тюрк», что невероятно, если это был народ, говорил на языке народа «огуз» с легкими уйгурским акцентом.

Выступления тюрок-огузов и других тюркских племен против правящей верхушки в период Второго каганата достаточно легко объяснимы. Нельзя не согласиться с В.В. Бартольдом, который, в частности, пишет (в общетеоретическом плане): «Кочевой народ при нормальных условиях не стремится к политическому объединению; отдельная личность находит себе полное удовлетворение в условиях родового быта и в тех связях, которые создаются жизнью и обычаями между отдельными родами, без каких-либо формальных договоров и без создания определенного аппарата власти. Общество располагает на этой стадии развития народа такой силой, что не нуждается для этого в поддержке со стороны властей... Ханы берут власть сами, никем не назначаются и не выбираются; народ или народы только примиряются с существующим фактом, часто только после тяжелой борьбы, и объединение под властью хана его собственного народа (курсив наш. — В.З.) часто бывает связано с более продолжительным кровопролитием, чем потом походы кочевников, с ханом во главе, на культурные земли; эти походы и связанная с ними добыча — единственный способ примирить народ с установлением ханской власти»[140] (курсив наш. — В.З.).

Сформулированные В.В. Бартольдом положения объясняют поведение огузов, киргизов, тюргешей и т. д. в тот период, когда Ильтериш пытался воссоздать Восточный каганат, как и то обстоятельство, что практически сразу после объединения начались набеги на Китай[141].

В промежутках между набегами или при невозможности их совершения единственным способом обеспечения политической стабильности государства и личного обогащения для правящего клана было получение дани с входивших с состав государства народов и племен. Бильге-каган на памятнике Кюль-тегину передает эту мысль следующим образом: «...тюркский народ..., когда (лишь) посылаешь караваны (за подарками, т. е. за данью), а сам обитаешь в Утукенской черни[142] (у Х.Н. Оркуна — в Утукенских лесах. — В.З.)..., то ты можешь жить, поддерживая вечный племенной союз»[143]. Обращение «тюркский народ» носит в данном случае абстрактный характер. Конкретно же имеется в виду правящий клан и, возможно, родовое племя. В течение большей части истории Второго каганата условия для существования тюркских племен и народов были тяжелыми. Они были голодными и раздетыми, как отмечал сам Бильге-каган (соответствующий фрагмент текста был приведен выше). В таких условиях уплата дани ставила племена на грань физического выживания. Этим и объясняется периодическое прекращение выплаты ими дани и стремление выйти из состава государства. Независимость от тех, кому нужно было платить дань, означала улучшение условий жизни. Только один народ никогда не выступал против правящего клана — собственно сами тюрки, что в свете вышеизложенного не может не казаться странным, если такой народ, а не родовое племя, действительно существовал.