Секунданты - [25]

– Я верну его, – кладя жесткую руку Вальке на колено, потом негромко сказала она. – Знаешь, бывают ведь чудеса на свете? Если просишь у судьбы тайного знака и она его посылает, грешно отказываться. Пять лет прошло, понимаешь, пять лет…

Валька накрыл ее руку своей. Две уточки выплыли из камышей, неторопливо заскользили через все озерцо к другим камышам, впереди – селезень, за ним – его подружка. И так они хорошо плыли вдвоем, и до того им никто не был нужен… Валька почувствовал, что Изабо думает о том же.

– Да, – сказала она. – Чеська читал мне китайских поэтов. У них уточка и селезень – символ верности. Пойдем… Я провожу тебя. Через лес.

И Валька беспрекословно пошел – потому что и это уже было однажды.

* * *

Распогодилось. Ну до того распогодилось, что Валька с утра ушел на завод в одной рубашке. И оказался в корне неправ.

Днем пролился дождь и основательно похолодало.

Валька ругал себя за глупость – ведь не первый год живет в Прибалтике, мог бы усвоить заморочки здешней погоды. Так нет же – и шустри теперь домой походной рысью!

Он был так озабочен, что не заметил Верочку. А она, непостижимо угадав, когда ждать его у проходной, вдруг ухватилась за локоть.

– Привет! – сердито сказал Валька.

– Привет, и побежали, – ответила она. – А то простыну. Я налегке.

– Я тоже, – буркнул Валька.

– Давай ко мне? – ни с того ни с сего предложила Верочка. – Если я сейчас же не выпью горячего чаю, то умру.

– Извини, тороплюсь, – честно признался Валька. Он забыл дома книжку Михайловского, которую собирался спокойно почитать в своей оформительской конурке. Уже несколько дней то заводская суета мешала, то домашняя. А хотелось понять наконец, что это за такой загадочный Чесс.

– Ну, пожалуйста, – жалобно сказала Верочка, заглядывая ему в глаза. – Ну, я очень тебя прошу…

– А в какой цвет ты меня сегодня покрасишь? – сердито спросил Валька. – В красное дерево?

И тут же устыдился – все-таки девчонка со сдвигом, наверно, нельзя с ней так сурово.

– Извини, пожалуйста! – пылко заговорила Верочка. – Это просто ерунда какая-то получилась, мама перелила шампунь в другую банку, она ту банку уронила, она разбилась, но больше половины шампуня осталось, и она перелила в пустую банку от моего шампуня, а мне сказать не успела, она уехала, а я не знала, что в той банке шампунь из ее банки!..

– Фр-р-р! – сказал Валька, встряхиваясь. Эпопея с банками явно придумывалась на ходу. – Я же говорю – времени нет. И холодно на углу стоять.

Такой тон обидел бы любую другую девушку.

– Ты не поверишь, но я просто без тебя соскучилась, – тихо ответила Верочка. – Даже во сне тебя видела.

– Может, в другой раз встретимся? – растерянно предложил Валька. – Давай в мастерской, а? Суббота уже скоро.

– В субботу – само собой. Но, Валь, в мастерской же всегда толпа народу. А я так не хочу…

Валька изумился – так откровенно за ним еще не бегали.

И Татьяна, и Надя из бухгалтерии, в сущности, сами проявили инициативу. Но обе сделали это незаметно и ненавязчиво – Валька и в первом, и во втором случае опомнился, уже угодив в интимные отношения. А эта – странная, с толстенной косой и со сдвигом, – как она может такое выделывать?..

И ведь смотрит прямо в глаза, как будто Валька ясно не дал ей понять, что хочет домой.

Она так долго не отводила взгляда, что Вальку наконец словно ошпарило – а если это любовь? Бывает же любовь ни с того ни с сего? И не обязательно числиться со сдвигом, чтобы она на тебя свалилась.

Верочка все смотрела, да еще дышала, приоткрыв рот. Валька в глубине души усмехнулся неожиданной для себя мысли – нельзя, чтобы человеку не ответили на любовь, нельзя, чтобы он понял свою ненужность. И если все дело только в ритуале нечастой близости, если именно это спасет душу человеческую, то, пожалуй, стихи Чесса должны подождать.

– Пошли, – сказал Валька. – А лучше побежали. Я совсем заколел.

И они оказались в той же комнатушке, которая по-немецки называется медхенциммер.

Верочка вытащила откуда-то голубой свитер ручной вязки.

– Надевай. Сейчас чай будет готов.

Свитер был мягкий, пушистый, теплый, соответствующего размера. Валька с удовольствием в него забрался. Он хотел было спросить у Верочки, чья это одежка, но вовремя вспомнил про пятнадцатилетнего братика.

Верочка сервировала на откидном столике. Валька согрелся, к тому же на сей раз он не был голоден, и стало ему бездумно хорошо. Верочка толковала о театральных новостях. Вальку озадачила мысль – а о чем бы толковала в такой ситуации Татьяна? С подругами и родителями она говорила о косметике, колготках и детских болезнях. Как-то так вышло, что с другими мужчинами Татьяна при нем почитай что и не разговаривала. Но ведь есть у нее какой-то аварийный словесный запас для таких случаев?

Валька отвлекся. Верочка почувствовала это и стала искать кассету.

– Поставь Михайловского, – попросил Валька.

– Хорошо. Он тебе нравится?

– Еще бы.

– Жаль, что ты не слышал, как он по-настоящему поет. Кассета – это так…

Верочка задумалась.

– Знаешь, я ведь и влюбилась в него, когда он играл на гитаре и пел, – призналась она. – Мы встретились в одной компании. Там все ребята были такие высокие, спортивные, и Чесс – как кузнечик, нет, действительно, у него локти торчали, как у кузнечика. Все такие крупные, с плечищами, – и Чесс. Ну, поддали ребята, закурили, я на него даже не смотрела, и тут он сел в середине комнаты и ему дали гитару. Когда он запел, я стояла к нему спиной, и мне вдруг стало очень неприятно, даже неловко за него – как он может петь перед людьми таким голосом?..