Секты-убийцы - [15]
«Народный храм» в Гайане станет сельскохозяйственной миссией», – заявлял Джонс на первых порах (пока прежний рекламный имидж еще работал на него). Перед миссией была поставлена цель – производить как можно больше сельскохозяйственной продукции, чтобы накормить голодающих. Осуществлять надзор над делами колонии должен был родной сын Марселины и Джима Джонсов – Стивен, которому к тому времени исполнилось семнадцать лет. В 1977 году Стивен возглавил первую группу переселенцев из пятидесяти человек, прибывших в новую социалистическую утопию в непроходимых тропических лесах. Им предстояло обживать участок земли в 3800 акров в непроходимых джунглях на северо-западе страны, у самой венесуэльской границы, причем до ближайшего населенного пункта – столичного города Джорджтауна – было 150 миль. Долгие месяцы люди работали от зари до зари, вырубали кустарник, валили деревья, расчищали участки земли, пахали, сеяли, строили крытые жестью сооружения, которым предстояло стать бараками для жилья, для отдыха, а также складскими помещениями будущего примитивного поселка, который сначала назывался «Джонстаунска сельскохозяйственная и медицинская миссия», а затем просто – Джонстаун.
В последующие месяцы к поселенцам прибыло пополнение – не были забыты и «возмутители спокойствия», которые, по мнению Джонса, нуждались в наглядном примере для перевоспитания. Среди первых поселенцев были сотни пожилых людей.
В последние месяцы 1977 года – часто втайне от родных и знакомых – большая часть сан-францисского прихода «Народного храма» готовилась присоединиться к своим собратьям в Джонстауне. К концу года, когда обличения, начатые журналом «Нью уэст», стали обрастать все более зловещими подробностями, вся община благополучно переместилась из Сан-Франциско в отдаленный, затерянный в глуши рабочий лагерь в Гайане. В начале следующего, 1978 года даже газета «Сан-Франциско кроникл», некогда превозносившая Джонса, вдруг прозрела и в довольно резкой форме представила своим читателям Джонстаун как заставу в джунглях, где преподобный Джим Джонс руководит публичными экзекуциями, держит пятьдесят вооруженных охранников и готовит своих приверженцев – а их тысяча сто человек – к массовому самоубийству.
Вынужденный обороняться, даже находясь за тысячи миль от противника, аппарат по связям с общественностью при «Народном храме» выдал из джунглей ответный залп. В мае 1978 года американские средства массовой информации США были засыпаны специальными разъяснениями для прессы, где противники Джонса презрительно именовались «грязной шайкой» отступников, развратников и растратчиков, которые в свое время были отлучены от церкви и теперь ищут повода отомстить. Чтобы заявления не были голословными, к ним прилагались «покаянные» письма.
Летом того же года группа «Товарищей по несчастью», узнав о подготовке массового самоубийства в Джонстауне, потребовала от общественности принять хоть какие-то меры, на что из джунглей последовал новый пресс-релиз, в котором отщепенцев обвиняли в «политическом заговоре» против церкви. В нем говорилось также: «Мы готовы из последних сил, жизни своей не щадя, защищать Джонстаун. Таково единодушное мнение нашей общины».
Нанятый Джонсом адвокат Марк Лейн, известный как участник расследования обстоятельств убийства президента Кеннеди, провел в сентябре пресс-конференцию о якобы существующем «заговоре, имеющем целью уничтожение „Народного храма“ в Джонстауне и лично Джима Джонса».
Но кроме той информации, что всплывала во время словесных баталий на страницах периодики, никаких сведений о жизни в Джонстауне не поступало. Среди всех возможных видов связи с поселением действовали только почта и радиосвязь на коротких волнах. Причем вся входяща и исходящая корреспонденция, как устная, так и письменная, тщательно проверялась бдительными помощниками Джонса.
Джонстаун был, по сути дела, плантацией, которой управляло семейство Джонсов со своей белой свитой, а черное большинство с утра до вечера работало на полях, в тропическую жару, под присмотром белых охранников, примечавших каждое движение и каждый взгляд. Рабочий день начинался в семь утра и заканчивался с заходом солнца, затем следовали обязательные для всех собрания, которые порой затягивались до двух-трех часов ночи – пока люди не падали от изнеможения. Благодаря своей территориальной изоляции и особым, льготным условиям аренды, на которые согласилось правительство Гайаны, Джонстаун стал по сути автономной диктатурой, имеющей собственную полицию, суд, тюрьму, школу, систему здравоохранени и самообороны. И при этом никаких жалоб на самовластие Джонса не поступало.
Рекламные брошюры, посылаемые тем членам общины, которые еще оставались в Калифорнии, рисовали тропический рай: пальмы, счастливые лица… Но за кадром оставалась охрана, ханжески именуемая «командой обучения» – сто человек отъявленных головорезов, вооруженных винтовками, пулеметами и самострелами. Как и сам Джонс, члены «команды» имели доступ к спиртному, импортной еде, а также могли свободно выбирать сексуальных партнеров как среди женщин, так и среди мужчин, разумеется, не спрашивая их согласия.
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.