Секта - [25]

"Достаточно с меня неожиданностей и сюрпризов".

Чужая машина стояла, уткнувшись капотом в кусты, которые у обочины образовывали живую изгородь. Лобового стекла не было — как не было и водителя. Держа "люгер" наготове, Лангелан приблизился и опустился на корточки возле левой передней дверцы. Сквозь шум ветра он различил слабое журчание вытекающей жидкости. "Радиатор".

Он поднялся и с силой распахнул дверцу. Тело водителя сползло на пол, но пальцы левой руки продолжали стискивать руль. Стивен наклонился ближе и чиркнул зажигалкой. Слабый огонек высветил лицо, застывшее в широком оскале. Тонкий с горбинкой нос был похож на белый клюв фантастической птицы. Лангелан узнал бармена из "Медвежьей пяты". Он усадил мертвеца прямо, ухватив за отвороты мехового пальто. То, что он принял сперва за улыбку, было скорее ее отсутствием.

Пуля выбила бармену зубы — вместе с нижней челюстью, — и рот его казался одним огромным провалом.

Стивен посмотрел на руки — ладони были перепачканы в крови. Он вдруг ощутил, что смертельно замерз и устал. Головная боль все сильнее и глубже вгрызалась в мозг.

Она не отпустит тебя ни за что; как собака, пока не бросишь ей любимую кость.

Ему нужно побыть в тепле. И раздобыть болеутоляющее. Но главное заснуть хотя бы на час. Хотя бы на полчаса. Он снова посмотрел на убитого.

"Еще один из племени обреченных. Вероятно, когда он пер мне навстречу, вдавив акселератор в пол, то чувствовал себя, как и я в офисе констебля".

Голова мертвого запрокинулась назад, кровь густо текла из чудовищной раны, заливая пальто и сиденье.

Лангелан щелкнул колпачком зажигалки — и все снова погрузилось во тьму.

Хотя… рассвет все же набирал силу, и слабые серые тени пробивались сквозь сыпавшее с небес снежное крошево.

"Тепло и лекарства".

Он знал, где это раздобыть. И предполагал, каким именно способом ему удастся это.

Когда он отвернулся, с вершины куста сорвался снежный ком и рухнул вниз, сквозь разбитое стекло запорошив изуродованное лицо бармена, словно ставя точку в его последней поездке.

Приемный покой клиники доктора Банниера сиял белыми полированными панелями стен и хромом металлической отделки. Галогеновый свет в сочетании с блестящим дизайном создавал впечатление, что помещение — настоящий бастион цивилизации; все беды и скорби мира могли существовать где-то далеко за его пределами, но вход сюда для них был накрепко закрыт.

Дежурный размещался за столом, таким же белым, как и стены. Отсюда прекрасно просматривалась входная дверь, кроме того, цветной монитор позволял видеть все, что делалось на этажах и на подъездном пандусе.

С обзором внутренних помещений сегодня все обстояло в порядке, но вот объектив наружной телекамеры, залепленный снегом, безнадежно ослеп. Охранник (которому лишь прошлым месяцем исполнилось двадцать шесть) считал себя созданным для своей работы.

Это был парень шести футов двух дюймов ростом и весивший почти центнер. Центнер костей и плоти, и ни малейших признаков жира. Полгода назад он закончил службу в "джи-ай". Последние восемь месяцев провел в частях особого риска. Несмотря на подготовку, которую дала ему армия, он был рад поменять военное обмундирование на форму частного охранника, особенно если учесть, что здесь оплата не шла ни в какое сравнение с армейским жалованьем.

Поступив на работу в клинику Банниера, он пришел к заключению, что родился очень везучим человеком.

Листая номер "Америкэн" за прошлый месяц и поглядывая изредка на экран монитора, охранник чувствовал непреодолимое желание отодвинуть назад кресло и положить ноги на этот чудесный новенький стол.

Тогда будет совсем хорошо. Возможно, он так и поступит — в следующее дежурство. Или через одно.

Люди часто ошибаются, полагая, что физически одаренный человек, скорее всего, проигрывает в интеллектуальном плане. Заблуждение, ничуть не более простительное из-за своей распространенности. Охранника нельзя было назвать ни глупым, ни ограниченным. Что, впрочем, совершенно естественно — иначе ему бы не удалось получить это место. Однако возраст его еще был таков, когда возможность собственного небытия воспринимается как нечто умозрительное. И он бы весьма удивился фразе Сократа о том, что вся философия — лишь упражнение в смерти. И возможно, при этом искренне пожалел философов. Настенные электронные часы показывали 7.21.

Он профессионально засек время, когда услышал звонок у входа. Подойдя к двери, охранник посмотрел в глазок, однако от этого было мало толку. Он увидел лишь силуэт, размытый в снежном мареве, которое были не в состоянии рассеять два мощных светильника у пандуса. Но… кое-что он успел разглядеть. И это было одной из причин, почему он нарушил инструкцию и, вместо того чтобы позвонить администратору, отключил электронный замок и распахнул дверь.

Лицо человека на улице было в крови.

Открыв дверь, охранник отступил назад, положив ладонь на рукоять револьвера в предусмотрительно расстегнутой кобуре.

— Я… — сказал вошедший, и голос изменил ему. Он покачнулся — едва заметно — и тут же снова стал прямо, словно не желая выказать слабость. Это движение было хорошо знакомо охраннику: часто так держатся молодые солдаты в строю после десятимильной пробежки.